Форум » ТРАДИЦИЯ И ТРАДИЦИОНАЛИЗМ » ВОПРОСЫ ТРАДИЦИОНАЛИЗМА » Ответить

ВОПРОСЫ ТРАДИЦИОНАЛИЗМА

Олег Гуцуляк: Все о традиционализме (антология)

Ответов - 9

Олег Гуцуляк: Иванов Александр Николаевич, 1976 г.р., уроженец г. Вятка (актуальное современное название — Киров). Окончил Кировский государственный медицинский институт в 1999 г. В настоящее время работает по специальности. Убеждения: философ-традиционалист, православный. DER LETZTE GOTT Май 10, 2016 http://austrasia.ru/news/53/57/Der-letzte-Gott.html Конец Западного Логоса очевиден, его не скрывали сами западные мыслители. При Гегеле «сова Минервы» летела в сумерках; сейчас, после великого Фридриха Ницше и его «последней метафизики», а наипаче Мартина Хайдеггера, который в формулировке А.Г. Дугина — есть «реквием по западной мысли», действительно можно утверждать, что «думы о насущном» — единственный удел человека постхристианской Европы. Наложение эллинского пантеизма на креационисткую модель творения, которое стало возможным в эклектике «эпохи возрождения» (в первую очередь это касается иудейской кабалы и поздней европейской алхимии) дало нам возвышение пассивного по своей природе творения до абсолютного самодостаточного принципа, тотальное утверждение культа женского божества — «Матери природы», кроме которой отныне существует только ничто; или, говоря иначе, утверждение новой онтологической парадигмы — «есть только сущее и кроме него ничто», которая лежит в основании новоевропейской науки. Этот фундаментальный тезис вместе с ничтожением возможности для любой реализации вне рамок творения дал нам тот секуляризированный мир потребителей материальных благ (а кроме них ничто!), в котором мы живем сегодня. В объяснении Е.В. Головина: «Абсолютно понятно, что происходит, иссякла кровь мифа, поэтому искусству не к чему больше обращаться и, соответственно, нечем жить. [...] Проблема такова: монотеистическая культура основана на едином, во главу угла ставится Первоединое, Абсолют. Все мы привыкли к той культуре, где мужское Первоединое идет фаллическим темпом вперед в духовную, душевную, материальную материю. И когда иссякает фаллическая энергия Первоединого, то мы получаем то, что сейчас имеем» (1). Современный мир — мир Кибелы, «взбесившейся Реи», выгнавшей с Олимпа всех иных богов. В иудейской терминологии — мир Лилит. Как мы можем определить неопозивисткий новоевропейский взгляд на «физис». Это взгляд «горизонтальный» описывающий вещи мира, сопоставляющий и различающий их, классифицирующий и приводящий к некоей (и всегда недостаточной!) схеме. Пять лет назад А.Г. Дугин в своем вступительном слове к открытию секции, посвященной христианству и неоплатонизму, на конференции Against post-modern world, предложил столкнуть Хайдеггера с Платоном. Честно говоря, тогда это предложение казалось прелюдией к метафизической брани двух отличных и несопоставимых философских миров. И очень хотелось почему-то, чтобы победил Хайдеггер, но в то же время совсем не хотелось, чтобы Платон оказался в роли побежденного. В настоящая статья является собранием нескольких аллюзий обусловленных интенцией к заявленному приглашению. Отказавшись от каких-либо претензий на полноту изложения, мы ограничимся только анализом того, что удалось почерпнуть мысли в докладе Мартина Хайдеггера «Sein und Zeit», прочитанном им во Фрейбургском университете в 1962 году (2). Уже в самом начале Хайдеггер предполагает трудность восприятия доклада. Сопоставляя собственную философию с живописью Пауля Клее и поэзией Георга Тракля он говорит о том, что необходимо следить за ходом показываемого. Собственно, об одной из картин Клее, уже довольно давно, мною был задан вопрос знакомому художнику: «А что Клее хотел этим сказать?» На что он очень резонно ответил: «Если бы он хотел, что-то сказать, он бы сказал. Но он предпочел взять кисть и написал. Чтобы мы смотрели». С поэзией вероятно дела обстоят похожим образом. Но что демонстрируют нам повествовательные предложения, которыми записана речь философа? Вероятно, череду понятий, каждое из которых призывает к себе следующее, формируя некий ряд, к созерцанию которых приглашает нас мыслитель. Критик Платона мыслит вполне платонически, ибо и мир идей созерцаем. Мой преподаватель философии (Смагин С.Л.), в одной из лекций о Платоне, как-то обмолвился (воспроизвожу по памяти, не ручаясь за точность цитаты): «Если Платон говорил о мире идей, так это значит только то, что он действительно бывал в этом мире». Примем это, как точку зрения, — соглашаться с ней или нет, пусть каждый решает для себя. Однако же заметим, — философия может быть опознана, именно как философия, только в том случае если она, что называется «записана кровью», если сам философ заплатил или готов заплатить за нее самую дорогую цену. Итак, одно из ключевых понятий доклада «Sein und Zeit» — это понятие об «истории Бытия», понимаемой не как цепь неких событий, которые претерпевает та или иная вещь сущего, а Бытии как таковом, о том, как оно дается. Русский язык демонстрирует целую череду синонимичных определений: выносится, является, открывается, сбывается, пред-ставляется. И, что очень важно, — Хайдеггер говорит об этой «истории», как о процессе объективном, не зависящим от нашего психического устроения, и открывающимся человеку на гораздо более фундаментальном уровне, собственно на том, что делает человека человеком, и отличает его от всех других живых существ. Является ли Бытие, как «Эйдос» или как «Воля к власти» говорит о том, что существует различие в том, как оно предстает перед нашим мысленным взором. Это, безусловно, настораживает и заставляет предполагать, что между современным восприятием мира, — с одной стороны, и миром Традиции с другой лежит то же историческое различие. Е.В. Головин в упомянутой уже лекции «Матриархат» сообщает следующее: «Вход материализма на философскую арену был ознаменован открытием английского химика Хемфри Деви в начале девятнадцатого века, когда он сказал, что алмаз и уголь — один и тот же материал. /.../ До восемнадцатого века, познание было формальным, от слова форма, эйдетическим, от слова эйдос. Это было мужское познание от Платона и Аристотеля, т.е. познание не снизу вверх, как сейчас, а сверху вниз. Отныне в триаде сперматический эйдос — эйдетическая форма — материя, акцент переместился в сторону материи. При одинаковой «материальной структуре» через алмаз и уголь проходят разные эйдосы. Небом они отмечены по-разному. Согласно патриархальной цивилизации — важно то, что идет от Неба, важно то, что небо отмечает. Алмаз и уголь не могут иметь ничего общего. С алмазом может сравниться горный хрусталь, как говорят алхимики, это «молодой недозрелый алмаз...». То же самое утверждение мы можем рассмотреть и в несколько ином ракурсе. Дело все в том, что, сколько не сдавливай прессом уголь, настоящий алмаз-брилиант мы никогда не получим. Всего-то лишь жалкое подобие по некоторым физическим параметрам и не более того. Оперируя с одним и тем же эйдосом невозможно порождение другого, который именно вторгается в материю извне, преображая ее. Мы сказали «Из-Вне». Вне чего? Разумеется, вне этого мира, вне Сущего. Это различие показывает нам пропасть между логикой самоутверждения сущего в европейском позитивизме (который есть ничто иное, как монотеистический культ богини-матери, кроме которой только Ничто, вне власти которой ничего нет); и эйдетическим мышлением, в центре внимания которого находится не-от-мирный Эйдос. В мире сущего, важно лишь то, что отмечено Эйдосом. Или, другими словами, то, что мы можем или в состоянии опознать, как отмеченное Эйдосом. Потому что, по большому счету Эйдосом отмечено все. Еще в конце V — начале IV вв. до Р.Х. Гераклит из Эфеса говорил о солнце, в манере эйдетической мысли. Речь идет об отрывке, который приводит в своей «Meteorologica» Аристотель (B, 2.355 a 13; 37, т. 1, с. 148). Его переводили десятки раз и все время по-разному. Наиболее адекватными кажутся перевод В. Нилендера и М. Дынника. Если мы возьмем за основу последний и дополним пояснениями из первого, то вот что получим: «Солнце не только — как говорит Гераклит — новое каждый день [«юное днем»], но вечно [«всегда»] и непрерывно новое [«юное непрерывно»] (3). Большинство исследователей мысли Гераклита приходят к толкованию этого отрывка, как утверждению о том, что все в этом мире преходяще, включая и само светило, о постоянном движении и прочее в этом духе. Мы же опустим эти объяснения, в силу того, что они в свете поставленной задачи они не представляют для нас интереса. В данном случае Гераклит очень точно показывает два возможных пути мысли. Мысль, акцентированная на истолковании бытия из сущего, для которой время — это только череда следующих друг за другом «теперь», видит смену дня и ночи, сезонов, великих звездных циклов прецессии подобно тому, как мы наблюдаем за стрелками часов, не замечая самого Времени, как такового. Времени, как предмета мысли, которое не есть, но которое каким-то образом дано, как Настоящее. Вторая часть этого пассажа показывает нам ту мысль, что скрыта от большинства, утонувшего в тривиальном мышлении и открытого Гераклиту — «вечно и непрерывно юное». Перефразируя мы могли бы сказать: «Солнце постоянно рождается». Символическая связь с Логосом, «Солнцем правды», думается понятна... но в данном случае нас интересует «вечное рождение» нашего, земного, чувственно-осязаемого светила. Солнце постоянно пред(о)-ставляется, является, дается, выносится как «не-потаенное», как вещь мира, наряду с другими его вещами. Манифестирует во времени. Вполне платоническая мысль. Но в данном контексте мысль и вполне хайдеггерианская, в том смысле, что немецкий философ, избавляясь от наносных, принципиально не доказуемых с помощью разума спекуляций, ставит в центр внимание все то же «явление» вещи — ее бытие, Das Seyn. На эту мысль наводят и этимологические построения индоевропеистики. В качестве примера возьмем индоевропейский корень *Per(k). Он лежит в основе нескольких определений это и «скала», и «гром», и «дуб». К этому имеет непосредственное отношение засвидетельствованная у славян и балтов сакральная формула: «Перунъ есть мног». *Per(k) — архетип, который не «присутствует в», но делает вещь тем, чем она является: в данном случае скалу скалой, гром громом, а дуб дубом. Другими словами, *per(k) пред-стоит вещи не во временном, а в бытийном плане. Делает вещь тем, чем она является, что как раз означает от-давание, явление, вынос [наружу]. Здесь наша мысль вновь сталкивается с выведением в «непотаенное», т.е. с самим Бытием, трактуемом в рамках платонизма, как «Эйдос» — сперматический огненный посыл «оттуда сюда». На языке мифологии — это «пред-стояние» Архетипа сущему, аллегорически определяется его «старшинством» либо наибольшей ценностью, и в этом последнем случае используется определение «лучший». Так говорится об этом в прорицаниях скандинавской Вельвы: "Древо лучшее — ясень Иггдрасиль, / Лучший струг — Скидбландир, / Лучший ас Один... ("Речи Гримнира",44)" (4). Изложение типологически сходной концепции мы встречаем в десятой главе «Бхагават-Гиты», где Кришна говорит сам о себе: «...из светил Я — лучезарное солнце... / Я луна средь созвездий... / из гор Я — Меру... / из водовместилищ Я — океан... / из зверей Я царь зверей.../ Я из букв — А» (5). В русской «Г/о/лубинной книге» используется определение «мать», а вопросы строятся по единой схеме: «Какой /объект/ всем /объектам/ мать?»: «Премудрый царь Давыд Евсеевич! / Скажи ты нам, проповедай; / Который царь над царями царь? / Кая земля всем землям мати? / Кая глава всем главам мати? / Который город городам отец?» (6). В сущности, если рассматривать ангелическую природу — то так оно и есть, она предшествует видимому миру, и безусловно иерархически выше видимых объектов мироздания. Здесь просто напрашивается прямое отождествление архетипа, эйдоса, языческого божества и ангела православной традиции. Собственно, так и делает автор апокрифа «Беседа трёх святителей», который приписывает св. Василию Великому такие слова: «Два ангела громныя есть, и елеоньскый старецъ Пероунъ есть, а Хоръ есть жидовин» (7). Речь здесь идет о «метателе молний» Зевсе и египетском божестве Горе. Оставим вопрос о правомерности отождествления Зевса и Гора в стороне, также, как и вопрос о принадлежности Гора к языческой традиции древнего Израиля — кое-какие указания на этот счет есть в Ветхом Завете, а именно в рассказе о странствиях в Синайской пустыне, но в данном случае нас опять же интересует не это. То, что на самом деле, мы не имеем оснований для отождествления божеств и ангелов, говорит даже сама языческая традиция. В качестве примера можно привести первый гимн второй мандалы Ригведы (II 1, 3-11), посвященный божеству огня, где он определяется через других богов: «Ты, о Агни, — Индра, бык существ, / Ты — Вишну, широко шагающий, достойный поклонения. [...] / Ты, о Агни, — царь Варуна, чей обет крепок, [...] / Ты, о Агни, — Тваштар, (когда даришь) почитающему (тебя) / богатство в виде сыновей. [...] / Ты, о Агни, — Рудра, Асура великого неба. [...] / Ты — бог Савитар, ты наделяешь сокровищами. [...] / Ты, о бог Агни, — Адити для поклоняющегося (тебе)» (8). В этом пассаже очень явно представлено несоответствие архетипа и божества. Индра — воплощающий по мнению нируктаков гром, одновременно определяется через идею огня, идею отцовства, богатства и, даже материнства (Индра — Адити). При этом соответствующие божества теряют часть своей самодостаточности передавая их Индре. Это можно было бы объяснять иерархически. Но в данном случае навряд ли речь может идти о какой-либо иерархии. Творец мира Вишну, к примеру, с точки зрения иерархии несомненно должен бы стоять выше. Но этого не происходит. Об этом достаточно определенно высказался Е.В. Головин: «...Когда речь идет о двенадцати олимпийских богах, мы автоматически считаем каких-то богов главными, а каких-то второстепенными. А ведь в античной мифологии ничего подобного и в помине нет! Да, Зевса называют отцом богов, то есть, в известной степени, считают главным богом. Но только в „известной степени“. Например, в человеческом организме, нельзя сказать, что один орган более главный, чем другой. Совокупность органов составляет единое целое — один организм» (9). Итак, иерархический подход, который применяется православной традицией к описанию ангелического мира и традицией неоплатонизма к описанию мира архетипов, несовместим в принципе с языческим понятием «божества». Разумеется, самый простой способ объяснения состоит в утверждении о том, что со временем функции божеств и их значимость менялись — так нам говорят исследователи мифологии прошлого столетия. И это, разумеется, верно, но только это ничего для нас не добавляет. Это объяснение просто является еще одной иллюстрацией к несоответствию божества и Архетипа, которое уже было отмечено нами выше. Похоже, что изначальная иерархическая модель творения перетерпела искажение вместе с языком. Слова и их смысл перестали соответствовать архетипам, ниспав до уровня конкретики предметов сущего, которые в силу своей множественности и изменчивости всегда несут на себе след нескольких идей. И в отличие от Эйдосов непрерывно смешиваются, соединяются и вновь расходятся в вечном блуждании поступательной энтропии этого мира. Прочем чем далее уходит мiр от своего истока тем менее очевидна эйдетическая печать, и тем более довлеет над вещами тень смешения. К вопросу о языке и архетипах мы еще вернемся ниже, пока же рассмотрим, как «вертикальное», «эйдетическое» мышление может проявить себя при рассмотрении того, что находится за пределами мира сущего. Понятно, что речь идет исключительно об умственно-постигаемой реальности. О той области, где кроме «ума», есть место только символам, и ему самому. При этом, нас интересует прежде всего не спекулятивная философия, а именно реальность постигаемая опытным путем, пусть даже это будет только опыт мысли. В связи с поставленным вопросом именно философия Хайдеггера приобретает решающее значение, поскольку именно в ней предметом мысли делается само Бытие, без обоснования его из сущего, и именно в ней вводится в наше внимание, не «то, что есть»; а то что каким-то образом дано мысли, или еще вернее за-дано. Ведь, действительно невозможно назвать Бытие вещи (ее «есть») «чем-то» не превратив его в сущее, и тем не менее невозможно забыть о Бытии, поскольку о нем знает и наша мысль и наш язык. И если современный русский только подразумевает его, то церковнославянский прямо называет — ср. семантически тождественные «Я...» и «Азъ есмь...». Но если Бытие, пусть оно и не есть, но каким-то образом открыто нам, то в пределе мысли мы должны поставить вопрос о том, чем оно открыто. Разумеется, если само Бытие не что-то, то и «Это» раскрывающее его не будет чем-то. Так краткое причастие — «Это» (Es) становится указательным местоимением или самым простейшим существительным с необходимостью, уже в силу постановки вопроса, решимости вести о Нем разговор (той решимости, которая свойственна исключительно человеку). Более пространно выражаясь, Хайдеггер мог бы сказать о погружении мысли в «не-что», но не пожелал вводить в заблуждение, ведь любое «нечто» предполагает сущее. Тогда как «Это» не предполагает ничего из сущего. И, тем не менее, «Это» дано в самом Бытии, как его «Место» или «То», что дает Бытие. Особое внимание надо уделить тому, что здесь речь идет о вещах чисто умозрительных, ни о чем-то таком, что можно хоть как-то уловить одним из пяти чувств. И, тем не менее, о реальном. Может быть даже самом реальном. Используя терминологию Платона, мы можем сказать, что уже находимся в мире идей. Бытие, понятое как настоящее, находится в необходимой связи со временем. Время также не сущее, и значит про него мы не можем сказать, что «оно есть». Время, как и Бытие не есть, но каким-то образом то и другое дано нам; так, что мы знаем о них. Для того, чтобы не погрязнуть в современных расхожих представлениях о времени (которым зачастую как неким сущим манипулируют герои научно-фантастических романов), рассмотрим то, как решается вопрос о Времени в Традиции. Св. Иоанн Дамаскин в «Точном изложении православной веры» (II,1) говорит: «то, что [называется] „Временем“ для временного [т.е. „сущего“ — А.И.], то Век — для Вечного» (10). Он также подчеркивает — «Время» которое мыслится, как «век» не то, что понимают под ним обычно, как нечто скалькулированное, «составленное днями и ночами». Такое Время представляет собой некую сотворенную «протяженность», которая «тянется подле и вместе с тем, что Вечно». Можно сказать, что речь идет не о просчитанном временном промежутке, но о времени в целом. Чтобы немного прояснить ситуацию стоит вдуматься в само это слово, просто потому уже, что кроме него самого мы практически не имеем более ничего, в чем мысль могла-бы найти опору. Итак, «Век». Что это значит. Если мы вспомним о языках близких к славянскому, то приходит на ум литовское viekas «сила, жизнь» и исландское veig «сила». Собственно, в самом русском языке мы сталкиваемся с той же семантикой. В частности, ср. «у-вечье» — «вред здоровью», синонимичное «лишению силы». Да и само славянское определение «человек», означает «целая жизнь». Так наш язык раскрывает временную протяженность, как «силу». Сила, как некая «причина производящая» (causa efficiens), проявляет себя в деянии. В чем-же деяние времени. По Мартину Хайдеггеру в отказе прошлому быть настоящим, и в позволении быть будущему. Именно об этом он говорит в эссе «Проселок» (1949): «С последним ударом колокола еще тише тишина. Она достигает до тех, кто безвременно принесен в жертву в двух мировых войнах. Простое теперь еще проще прежнего. Извечно то же самое настораживает и погружает в покой. Утешительный зов проселочной дороги отчетливо внятен. Говорит ли то душа? Или мир? Или Бог? И все говорит об отказе, что вводит в одно и то же. Отказ не отнимает. Отказ одаривает. Одаривает неисчерпаемой силой простоты. Проникновенный зов поселяет в длинной цепи истока» (11). Отказ одаривает. Одаривает настоящим. Раскрывает возможность вещам мира быть. Несколько прояснив существо сотворенной протяженности, которую мы называем здесь Время и Век, мы можем рассмотреть какое место оно занимает в православной картине мира или, говоря иначе, в каком соотношении такое Время находится с метафизической реальностью. Но прежде задумаемся вот над чем. Насколько вообще правомерны наши определения времени в частности, и определения вообще, в которых как некое априорное основание лежит тезис об истинности языка. В расхожем употреблении слова связаны со смыслом через случайные понятия. В системе где язык является продуктом негласного общественного договора ничто не мешает, к примеру, назвать стол стулом, красное зеленым и наоборот. Мы просто договорились называть вот этот предмет «столом», а вот тот «стулом», вот этот цвет «зеленым», а вот тот «красным» и все. И положим если бы мы договорились называть их наоборот, то в общем особо ничего-бы не поменялось. Этот принцип неприложим только к одному языку — языку изначальному. Именно он, будучи некогда единственным выступает, как язык по преимуществу. И слово именно в нем несет свой эйдетический смысл не только из связи с определенным понятием, но в самом своем звучании и начертании по законам символических соответствий. Слово в нем предстает как «окаменевшая мысль». Данный подход полностью соответствует христианской ортодоксии. Об этом говорят сообщения святых отцов о происхождении названия главного христианского праздника — Пасхи. Причем, в этом вопросе единогласуют св. Иустин, св. Ириней и св. Мелитон Сардийский. Например, св. Мелитон (II в. по Р.Х.) так говорит об этом: «Что такое Пасха? / Ибо она называется этим именем от случившегося: / от pathein („претерпевать“) / произошло paschein („страдать“, или „праздновать Пасху“)» (12). Именно изначальный, а не какой-то иной язык, взятый в реконструкции современной академической лингвистики сообщает нам об этом. В том, что касается данного примера, необходимо вспомнить, что в основе универсального инструмента каменного века (который мог применяться как молот или топор), лежит сочетание *s-k. Отсюда древнеисландское sax, древневерхненемецкое sahs, «нож»; латинское securis «топор» и saxum «скала»; нововерхненемецкое segansa и старо-исландское sigir, «серп»; древневерхненемецкое seh, «плуг»; русское «соха». Эта основа в сочетании с протосемой *pa, которая означала Сына Божьего в точке зимнего солнцестояния, где год раскалывается, расщепляется на две половины, как раз и означала некогда жертвенный кенозис Божества, его искупительное страдание. И именно от этого сочетания происходит в числе прочего и греческий глагол paschein. Поэтому совершенно не важно, что именно слово обозначает на историческом языке; важно, что оно значило на изначальном. В контексте православной традиции «Слово» имеет огромную значимость. На это указывает Благовестие от Иоанна, в самом начале которого сам Господь именуется «Словом». Св. Иоанн Дамаскин говорит: «Он [Бог] творит мыслью, и эта мысль, приводимая в исполнение Словом и совершаемая Духом, становится делом» («Точное изложение православной веры, 2, II»). Слово же предстает, как форма мысли. Но чтобы Оно было произнесено и услышано, т.е. стало Непотаенным, обрело бытийность и выступило, как нечто Настоящее его должен понести Дух Святой. Бог мыслит о творении, за-мышляет его. Но кроме того, что Творение существует как замышленное, оно же постоянно сбывающийся Замысел. Сбывающийся или дающийся как некий нерастраченный дар настолько, насколько отказано в бытии Настоящему (прошлое) и насколько Настоящему позволено (будущее). В этом дарении Времени и Бытия лежит Замысел Бога о мире. Замысел теперь распознается нами как мысль, Мысль Бога. Некая абсолютная и предельная мысль данная нам, за которой лежит область метафизики в самом строгом смысле (т.е. сверх-бытийное Ничто у св. Дионисия Ареопагита обозначаемое, как «Божественный Мрак»). Мы имеем смелость заявить здесь, что эта опознанная нами «предельная мысль» православной теологии, раскрывается Хайдеггером как «Это» (Es), которое дает Бытие. «Спросите само Бытие! О — говорит философ — И в его молчании, как Начало Слова ответит Бог». Вопрошая о Бытии мы встречаемся с Es, которое дает, с Замыслом Бога о мире — Софией. Наш ум погружается к созерцанию пра-мысли, «Промысла». В православной традиции максимальная концентрация мысли на «Я есть» и на том, Es которым это «есть» дано, приоткрывается в практике т.н. «умной молитвы». Исихаст — созерцатель того, как Бог постоянно творит его самого, как Дух Святой дарит ему его «Век» и его «Жизнь». Но более об этом, словами, мы разумеется ничего выразить не можем... И, вот, сейчас, когда философия Хайдеггера попадает в контекст русской традиции, и мы вспоминаем опытно подтверждаемую традицию православной исихии, то приходим к тому, что оказалось скрытым от Запада. Осмысливая мир как пред-ставление (не воображение!) и задавая себе вопрос о его Истоке, мы приходим и к рационально непостижимой, но все-таки открываемой опытно тайне, имя которой Бог! Соединяя последнюю философию Хайдеггера с христианским мировосприятием, мы получаем в абстракции схему платонизма, в которой незримые божественные Эйдосы, вторгаясь в мир Творения, через посредство эйдетической формы, привносят себя в мир, меняя структуру хаоса. Делая поправки к релятивистскому схематизму неоплатоников, а именно соединяя предел мысли с опытно-постигаемой реальностью Божества, мы открываем русский взгляд на Творение, как Космос пронизанный энергиями Троицы. Некий порядок, смысл которого скрыт в Божественном Промысле. Знаменательно еще и то, что именно в самом конце своего существования мысль Запада, история которой была забвением о Бытии, вновь сталкивается с ним, находясь уже у «точки невозврата». Когда ужас Ничто достает нас своим дыханием мы предчувствуем некий «горизонт событий». Ведь за световым Логосом, согласно св. Дионисию Ареопагиту, простирается Божественная Тьма, а значит и в той Ночи, где мы сейчас находимся «с нами Бог». (1) Головин Е.В. «Матриархат», в рецензии аналогового варианта Новагитским А., http://arcto.ru, 2004. (2) Первая публикация (с французским переводом) в юбилейном сборнике Жану Бофре (L’endurance de la pensee. P., 1968, P. 12–71). (3) Гераклит Эфесский. Фрагменты. Пер. В. Нилендера. М.: Книгоиздательство «Мусагеттъ», 1910. (4) Старшая Эдда. Пер. А. Корсуна / Библиотека Всемирной Литературы, том 9, под. ред. М. И. Стеблин-Каменского. — М.: Художественная литература, 1975. (5) Махабхарата II. — Бхагавадгита (часть I) 2-е издание (дополненное и переработанное). Пер. Смирнов Б.Л., Издательство АН ТССР, Ашхабад, 1960. (6) Оксенов А. В. Народная поэзия. Былины, песни, сказки, пословицы, духовные стихи, повести. СПб, 1908. (7) Исторические чтения о языке и словесности. СПб, 1855. (8) Ригведа. Мандалы I-IV подготовила Т.Я. Елизаренкова. — М.: Наука, 1999. (9) Головин Е.В. «Диана», лекция «Нового университета», 1999. (10) Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М., 1992. (11) Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге. Избранные статьи позднего периода творчества. М.: Высшая школа, 1991. (12) Мелитон Сардийский. // Сочинения древнехристианских апологетов. СПб., 1895.

Олег Гуцуляк: Alex Repin Ошибка Генона Хотелось бы вкратце пройтись по Генону и его Примордиальной Традиции. Он конечно выдающийся мыслитель и философ. Но связывая Изначальную Традицию с Гипербореей он конечно грешит против платоновской парадигмы. Что на Земле мы имеем только несовершенное отображение Мира Идей. Говоря словами Иоанна Богослова, он пытается совместить "Иерусалим Небесный" с "Иерусалимом Земным". По крайней мере, Генон не делает никаких попыток объяснить причины возникновения его Гипебореи. Кстати, также, как и атлантология не задается задачей объяснить феномен возникновения Атлантиды. Эти священные пункты просто постулируются, ну а дальше... Уже легко объяснить деградацию и того и другого. Почему то у этих ученых мужей только одни поминки, а вот крестин нет!! Так и хочется сказать: "у вас вечно кто то умирает, а когда рождаться кто то будет? " Тем не менее, философия Генона проникнута идеей эонов. Эонов, у которых есть начало и конец. И если индийская философия постулирует начала всех циклов Творением Мира, до которого видимо был тоже Мир, то Генон постулирует Гиперборею... Если все это из Индии, то возникает вопрос - а у них откуда? :D Они сами утверждают, что откуда то с горы Меру на Севере. Но вот многословие и развернутые подробности в индийских мифах и эпосах заставляют подозревать, что они сами много написали. (Болливуд называется ) Известно, что индийские ученые философы много веков (да и сейчас тоже) напрочь отрицали, что до них на территории Индии вообще что то существовало, окромя диких дравидов-даитью. То есть, их собственный эон начинается с вторжением на Индостан их предков. Ну а раз так, то конечно до них были эоны индийских богов длительностью в тысячи и миллионы лет! Так же, как у египтян до первых династий Египта и у шумеров допотопного Шумера. И вот оказывается, что до них был Старый Мир, вполне реальный, который был совсем не похож на Новый. Который они даже и не застали, и "не успели разгромить". Он сам распался за сотни лет до их пришествия. И Протоиндия была частью Старого Мира, который возник как бы из ниоткуда в Неолите. И до этого Старого Мира не было никаких других выдуманных эонов, которые так нужны эзотерикам. Произошло Чудо - Старый Мир был создан первобытными людьми, что и есть реальное Творение Мира. ----------------- Георгий Нефедьев Согласен. Хотя откуда нам знать, какие еще до этого эоны были, которых и индийская традиция не могла знать, поскольку не сохранились от той поры никаких источник. "Крестин" Генон не замечает, это верно. Но так ли важно, если основная его мысль верна? Мы то находимся не в стадии "крестин".. Совмещение "Иерусалима Небесного" с "Иерусалимом Земным" - очень важная проблема, которую "банят" по понятным причинам христианские апологеты Alex Repin 1. Генон мыслил все же в платоновской парадигме. Так что "спуск на Землю" Небесного Иерусалима вызывает вопросы. Хотя бы о "степени примордиальности" гиперборейской традиции. Какая никакая, о все же она должна была выражена в материальном обличье. И конечно, поэтому Генон не делает попыток ее реконструкции. В отличие от атлантологов. 2. Его основная мысль верна, как "Волга впадает в Каспий, а лошади едят сено". Это не трудно изложить, тем более у него есть предыдущие источники. Очень важная и интересная идея Генона, как мне кажется, об атомизации Мира в его Конце. 3. Важен какой позитив и новые выводы из имеющихся знаний. Генон проделал огромную работу по систематизации всех мистических и около-оккультныхъ знаний Запада и Востока. И изложил как мог, в своей манере, весьма туманной и расплывчатой. Как мне кажется. Георгий Нефедьев Разумеется, Генон мысли в платоновской парадигме. Приведу цитату из моей статьи на эту тему (хотя там Генон и не упоминается): "Идеи (эйдос) Платона – это попытка противопоставить текучему потоку истории нечто вечное, трансцендентное и сакральное. В отличие от изменчивой и тленной вещи, ее идея пребывает в неподвижности. Примечательно, что само изменение, развитие, трактуется Платоном как упадок, в то время как в нашем десакрализованном сознании все диаметрально наоборот: изменение и развитие (применительно к магистрали истории) трактуется как прогресс. Таким образом, Атлантида Платона, в каком-то смысле, оказывается историко-мифологическим аналогом и символом его же философского конструкта – идеи". Alex Repin Это очень важная идея как раз таки "про крестины". В конце Железного Века должна произойти максимальная Атомизация Мира , после которой из Атомов одномоментно (что то вроде синэргетики) создается Новый Мир, и тот, кто формирует его создание в этот миг, становится его Владыкой на следующий эон. Я как то про это уже забыл. Известно, что развитие всего и вся идет через Кризисы! Они "косой смерти" снимают сливки с продуктов развития. О чем кстати Дарвин тоже задумывался, ибо заимствовал много у Патрика Мэтью: "Принцип борьбы за существование уживался у Мэттью с признанием существования катастроф: после переворотов уцелевают немногочисленные примитивные формы; в отсутствие конкуренции после переворота эволюционный процесс идёт высокими темпами." Alex Repin И возможно, что формирование транснациональной торговли (отнюдь не меновой, местечковой!), тоже было преодолением какого то Кризиса. Признаться,об этом не думал...

Олег Гуцуляк: Alex Repin Демиург и Творение Мира Раз уж речь зашла об Изначальной Традиции, то будет уместно обсудить процесс Творения Мира в эзотерической традиции. Ведь она должна брать начало из самых корней, "начала начал". Михаил Евзлин "Космогония и Ритуал": "Демиург „перерабатывает“ первоматерию (хаос), т. е. имеет дело с материалом крайне опасным, к которому он имеет непосредственное отношение, поскольку он сам „сделан“ из той же самой „материи“ (все олимпийские боги — хтоничны по происхождению). Подобно тому, как переработка руды и выплавка из нее железа, представляет собой длительный и сложный процесс, сопряженный со всякого рода „побочными эффектами“ и требующий крайнего напряжения со стороны мастера, так и деятельность Демиурга (с мифологической точки зрения) не есть творение ex nihil, но преодоление сопротивления предстоящего ему материала. Вселенная выходит из божественной кузницы, подобно расплавленному металлу — в „горячем“ виде, не имея окончательной формы, которая обретается в ходе дальнейшего процесса охлаждения и формирования. Всевозможные хтонические чудовища являются своего рода „рабочими отходами“, которые должны быть устранены из системы мироздания, дабы позволить ей правильно функционировать. Это устранение-очищение является главным содержанием подвигов Геракла." Интересно,что в этой концепции мы не имеем в начале некий Первопорядок, но хаотичную материю, которую Демиург пытается упорядочить, что видимо плохо для него заканчивается. "„Работая с хаосом“, повторяя ритуально космогонию, жрец становится демиургом[291], деятельность которого состоит в приведении вещей «из беспорядка в порядок»[292]. В платоновском Тимее демиург организует космос, взирая на идеальные первообразы или архетипы, согласно которым конструируются и функционируют вещи." То есть, для оформления материи согласно Идеям Архетипам требуется Работник, Жрец и Герой. Отсюда можно предположить, что т.н. Изначальная, Примордиальная Традиция была создана неким подвигом, интеллектуальным и физическим. В изложении интересно то, что в Творении Мира помимо Бога-Творца участвует и второе существо, Демиург, который пытается упорядочить Хаос только что созданной Вселенной! И Человеку приходится повторять этот подвиг. Возможно, это может как то прояснить некое противоречие в нашем понимании Эволюции как позитивного начала, и Инволюции, как явления энтропийного характера. Творение (Creation, активное творение) видимо сводится к Фиксации Числа из изначальной, Бесконечной Субстанции. Результатом этого есть появление Материи (и связанного с ним Пространства) , и Времени. Которое Парменид представлял как тоже вид Пространства (теория Апейрона). Если так, то можно предположить что Время есть "второе, пассивное Творение". Так как Время необратимо фиксирует события прошлого.


Олег Гуцуляк: Eduard Dronin написал: Простите, но мы обсуждаем не личную жизнь усопшего, а его "наследние". Джемаль был в "Черном ордене СС", основал кружок в честь дивизии "Флориан Гейер". Это факты. Джемаль ратовал за исламизацию России и открыто поддерживал террор - убийство граждан России. Это тоже факт. Не писать об этом при оценке его жизненного пути - это недостойно. Об этоя надо писать! Скрывающие эти факты потеряли полностью внутреннюю связь с русским народом.

Скайрипа: Maxim Borozenec И традиционализм (с претензией на элитарность) и ньюэйдж (массовое) - это все Модерн. Мне нужно было переварить Генона и Дугина чтобы понять что это все ягоды одного поля, взорванного Просвещением Alexey Evgenjevich Ostaev Если верить модернистской теории большого взрыва, то все мы живём на обломках его последствий, а в культурном смысле модернисты, начиная Гурджиевым, Геноном, Дугиным и кончая Носовским и Фоменко нам предлагают питаться ошмётками "Большого взрыва", ими в в культурной среде устроенным. Maxim Borozenec так и наша вселенная - упорядоченные заново обломки бывшего творения. Это естественный процесс, если хотите - эволюция, и Высшая Воля Случайного Промысла - неотъемлемая часть её Alexey Evgenjevich Ostaev А кто их (упорядоченные заново обломки бывшего творения) заново упорядочил? И кто её (вселенную) разломал? А не хочу называть эволюцией то, что эволюцией не является и не верю в случайность "Высшей Воли Промысла". И вообще, слово "промысел" больше подходит к деятельности мелких торговок, чем к Творцу вселенной. Oleg Gutsulyak Модернизм - как экстремистская практика против Модерна (постмодернизм - не экстремистская). Вопрос в том чьи это практики. Думаю, союза Премодерна (традиционализма) и Постмодерна (легализации иррациональных оснований культуры, начавшейся с Шопенгауэра, Ницше, Шпенглера, Блаватской и Фрейда). Maxim Borozenec все приходит в совершенство силами энтропии, имманентно заложенными в сущности Матери - материи, природы. Творец - ломает Мать, разрушает энтропию. Это тот кому поклоняются авраамические религии. А ПРОМЫСЕЛ и есть из вокабуляра торговцев, которые упаковали Творение в свою запись

Скайрипа: Maxim Borozenec Дугин и Генон - тромбон и фагот, духовно гнобят плаксивые скрипки либерализма и убойные барабаны марксизма-фашизма, а сами просто исполняют свою партию в одном оркестре.

Скайрипа: Maxim Borozenec Все Модерн. Когда сакральное расшифровывается в гражданский алфавит на бумаге - это профанация. Каким бы бородатым ты не был. Девятый вал информации наваливал уже с 18 века, в водостоки масс. Никакие превентивные высеры типа фашизма и коммунизма не в силах остановить планетарное явление где культурное уподобилось естественному.

Василина: Буран Киримов Традиция. Ой! И не нравится мне что-то это слово. Особо его основа 'трад', на trade похоже. Променяли что то, продали что то. Какая то рыночная или базарная площадь как образ. А если его посмотреть под детальной Бореальной лупой? Alex Volinsky Традиция, конечно, тоже обмен, передача и продажа. Продажа информации будущим поколениям, причем оплаченной кровью и потом. Буран Киримов А откуда есм её базис. Откуда она пошла. Где её исток? Максим Медоваров Исток Традиции в Абсолюте, Боге. далее всё упирается в вопрос передачи по цепочке и что делать, если передача превратилась в предательство (тот же самый корень ведь, tradere - и ПЕРЕдавать, и ПРЕдавать). Тут есть опасность утраты Традиции. И тогда возникает традиционализм - учение о том, как восстановить доступ к Традиции. Maxim Borozenec Латинский композит от trans «через, сквозь» + ditio «давание». То есть самое близкое русское слово - передача. Если для английского глаза традиция деградировала в trade, то для русского «передача» это та лабуда, что показывают по телеку.

Василиса: (с) Alex Volinsky: Есть фундаментализм т е религия текста, есть мракобесие т е крайне примитивное и ритализированное толкование религии и есть Традиция. Традиция универсальна и локальна одновременно ибо всегда обращена к конкретному человеку в конкретном месте и в конкретное время. Если человек живет в рамках традиционной религиозной общины, то он уже интегрирован в Традицию и все споры об ИСТИННОЙ религии для него решены. Проблемы возникли с распадом традиционного общества, что и воспринимается традиционалистами как катастрофа. Как вернуть человечество к ДАО? Проще всего это стать фундаменталистом (для умников) или мракобесом (для дебилов). Но есть еще ПРОРОЧЕСТВО или позитивный гнозис или РЕЛИГИЯ ОТКРОВЕНИЯ. Понятно, что кто-то назовет Традицию русским православием, а кто-то хасидизмом, кто-то конфуцианством, а кто-то шиваизмом, но это не фундаменталистское православие и не фарисейский иудаизм. Модерн создал свои формы гнозиса - идеологии. В пост-модерни возникли все эти НЕО-... Вопрос, как из постмодерного карнавала и эклектики перейти к Традиции? Ответ простой - признать существование Единого Пресвятого Творца, признать святость человеческой жизни, признать святость планеты Земля, признать целью человеческой жизни творчество. Если есть религия, которая отрицает один из этих принципов, то она не имеет отношения к Традиции. Обычно, прямо никто не отрицает, но выдвигают дополнительные принципы, противоречащие Традиции.



полная версия страницы