Форум » ИСТОРИЯ-ЭТНOЛОГИЯ-РАСОЛОГИЯ » ЯПОНЦЫ : генезис и идентичность » Ответить

ЯПОНЦЫ : генезис и идентичность

goutsoullac: Японцы: всадники - солнцепоклонники Именно японцев Дж. Черчвард считает хранителями чуть ли не полной Изначальной Традиции восточного "континента Му" (япон. "му" — "небытие", апофатический синоним понятия "дао") [Черчвард Дж. Древний континент Му / Пер. с англ. — К.: София, 1997. — 288 с.; Черчвард Дж. Дети Му / Пер. с англ. — К.: София, М.: ИД "Гелиос", 2002. — 224 с.]. В самих же японологических исследованиях не без оснований утверждается (опираясь на лингвистическую близость японского языка к алтайской семье ностратических языков, а фонетически — к австронезийской семье), что эту колоритную цивилизацию основали воинственные всадники-доликефалы, появившиеся на островах со стороны Евразии, неся на своих знаменах эмблему солнечной богини Аматерасу. По некоторым версиям, часть этих всадников на северной границе нынешней Кореи, подпав под влияние пратунгусо-манчжур, трансформировалась в этнос сюнну (китайские источники выводят их родоначальника Шуньвэя с народа Ся, т.е. саков-массагетов, и именно в районе рек Ляохе и Ляохахе обнаружены погребальные памятники скифского типа VIII-IV вв. до н.е., аналоги которых обнаружены в последующих погребениях сюнну), который под именем "гунны" принесли в Европу на своих знаменах равноконечный крест — символ Бога неба Тенгри и его Белой солнечной супруги.

Ответов - 2

goutsoullac:

Андрей: А.Н.Ланьков Опубликовано в "Сеульском вестнике" в 2004 году Когуресские страсти Восточная Азия всегда славилась своей склонностью к политизации истории. Начало такому отношщению к делам давно минувших дней там было положено конфуцианством, а коммунизм (оказавшийся на практике весьма националистическим учением) усилил эту тенденцию там, где он пришёл к власти. Недавние события вокруг княжества Когурё ещё раз напомнили о том, что в Восточной Азии олитизироваться может сколь угодно древняя история. Начнём, наверное, с начала – с тех событий двухтысячелетней давности, из-за которых в последний год и разгорелся весь дипломатический сыр-бор. В начале нашей эры на территории Корейского полустрова и прилегающих к нему районах Маньчжурии возникло несколько государств, основанных жившими там племенами. По традиции, восходящей к XII веку, принято считать, что таких государств было три (отсюда – «эпоха трёх государств» в корейской историографии). На практике их было больше – просто где-то к V-VI векам совсем уж мелкие княжества оказались поглощены более удачливыми соседями. Где-то к 500 г. н.э. на полуострове действительно осталось три государства, которые и вели между собой постоянную борьбу на протяжении последующих двух столетий. Наиболее могущественным из них было княжество Когурё, располагавшееся в северной части Корейского полуострова и на территориях нынешнего китайского Северо-Востока. Юг полуострова делили между собой княжества Пэкче и Силла, которые существенно уступали Когурё по мощи и влиянию. Однако Когурё не повезло: в конце VI века, после нескольких столетий раздробленности, Китай был объединён и его властители приступили к завоеванию земель соседей. Первые китайские вторжения были упешно отбиты, но к середине VII века положение Когурё ухудшилось. Новая китайская династия Тан заключила военный союз с Силла и Пэкче, вынудив Когурё сражаться на два фронта. Силы были неравными, и в 668 г.н.э. княжество Когурё капитулировало. Его земли были разделены между победителями – княжеством Силла и империей Тан (как водится, победители еще немного повоевали друг с другом из-за дележа добычи). Княжество Силла стало первым государством, которое контролировало большую часть Корейского полуострова, а его язык послужил основой, на которой и сформировался современный корейский. В современной Корее «корейскость» Силла, Пэкче и Когурё является аксиомой. Правда, исследования лингивистов заставляют в этой аксиоме усомниться. Нам известны несколько десятков слов и фраз как из языка Когурё, так и из языка Силла. Силлаские фразы не оставляют сомнений в том, что язык этого государства являлся прямым предком современного корейского. С когурёсским языком дела обстоят куда сложнее. Дело в том, что сохранившиеся когурёсские слова и фразы имеют мало общего и с современным корейским, и с силласким. Зато у них имеется весьма близкий, хотя и неожиданный родственник – древнеяпонский язык. Похоже, что население Когурё или, острожнее говоря, его заметная часть говорила на диалекте древнеяпонского, а никак не на протокорейском (эти два языка, возможно, родственны, но родство у них весьма отдалённое, так что и две тысячи лет назад грань межд ними быда вполне четкой). Впрочем, эти факты, давно и хорошо известные лингвистам, на восприятие Когурё особого влияния не оказали – тем более, что по националистическо-политическим соображениям особого внимания к странным открытиям лингвистов старались не привлекать. Само по себе присутствие прото-японцев на Корейском полуострове не является чем-то удивительным: лингво-культурные предки современных японцев пришли на Японские острова в начале нашей эры, и путь их лежал через Корею (до полвления самолетов и океанских лайнеров другого пути для массовой миграции в Японию, строго говоря, и не было). Не удивительно, что какие-то протояпонские группы остались при этом на территории полуострова. Однако эти факты, малоизвестные за пределами узкого круга лингвистов, не отменяют главного: на каком бы языке не говорили реальные жители Когурё и кем бы они себя в своё время не считали (скорее всего, они никак не ассоциировали себя со своими смертельными врагами из княжества Силла), они со временем были полностью ассимилированы протокорейцами из Силла. Важно и то обстоятельство, что по меньшей мере к XII веку корейцы стали воспринимать жителей Когурё как своих предков. Скорее всего, это случилось раньше, в X веке, когда Корея была объединена Ван Коном, выходцем из мест, некогда находившихся под властью Когурё. Вполне сознательно он выбрал для своей динасии название Корё, которое перекликалось с названием Когурё. С началом XX века отношение к Когурё стало ещё более трепетным. В Южной Корее это было во многом связано с деятельностью радикальных правых националистов начала XX века, которые оказали огромное влияние на официальную идеологию южнокорейского государства (особенно на раннем этапе её истории). Многие из них оказались в эмиграции в Манчжурии – и тут же принялись доказывать, что корейцы, переселявшиеся в Манчжурию с 1880-х годов, являются там не гостями, а хозяевами, так как вся эта земля, по сути – исконные владения Когурё, в своё время силой захваченные китайской империей Тан. Наиболее активно идею корейских «исторических прав» на земли Манчжурии проповедовал Син Чхэ-хо (1880-1936), который провёл в этом регионе немало лет – в качестве эмигранта, разумеется. Причины когурёсских пристрастий Севера были несколько другими – и вполне отражали склонность к политизации истории, столь характерную для коммунистических режимов (впрочем, в этом отношении конфуцианские режимы от них не слишком-то отличались). Когурё существовало на той территории, которую сейчас контролирует Северная Корея, да и Пхеньян долгое время был столицей этого княжества. Поэтому с 1960-х годов северокорейские историки стали проводить прозрачные параллели между борьбой Силла и Когурё в V-VII вв. н.э и нынешним внутрикорейским конфликтом. При этом они не устают напоминать, что южнокорейское княжество Силла вело борьбу против Когурё в союзе с иностранной державой – танским Китаем, в то время как патриотическое и – конечно же! – северокорейское Когурё сражалось, опираясь на собственные силы. Получается простая аналогия: Когурё – это КНДР, Силла – это «марионеточный режим Южной Кореи», а империя Тан – это, само собой, США. Кроме того, общий воинственный дух Когурё, в культуре которого большую роль играли традиции кочевых народов Великой Степи, также весьма импонирует нынешнему северокорейскому правительству. Однако в начале 2002 г. события полуторатысячелетней давности оказались в центре ожесточенного спора. В 1997-2002 гг. Институт социальных исследований был занят осуществлением крупного проекта по составлению истории китайского Северо-Востока (именно так в Китае сейчас предпочитают именовать Манчжурию – историческое название региона напоминает как о его исконных хозяевах, так и о временах прояпонского марионеточного режима Манчжоу-го). С 2002 г. проект этот получил государственную поддержку. В опубликованных в конце 2003 г. материалах проекта и содержалось заявление, которое вызвало в Корее взрыв страстей. Китайские историки заявили, что княжество Когурё являлось вассальным государством китайских династий, и что его следует рассматривать как одно из древнекитайских государств. В январе 2004 г. южнокорейский МИД обратился к Китаю с протестом, но получил ответ, что речь идёт о чисто научных спорах, вмешиваться в которые правительствам не следует. Примерно в таком же духе поначалу высказывались и некоторые корейские дипломаты, которые, видимо, не хотели раздувать конфликт из-за событий VI в.н.э. Впрочем, люди, знакомые с нынешней китайской ситуацией, в версию о самодеятельности краеведов не очень поверили – и оказались правы. В апреле 2004 г. на сайте китайского МИДа были удалены имевшиеся там ранее упоминания о Когурё как об одном из древнекорейских княжеств. Эта акция вызывала в Корее новые шумные протесты как со стороны правительства, так и со стороны националистически настроенной местной публики. В ответ на эти протесты в начале июня 2004 г. китайский МИД просто убрал со своего сайта всю информацию по истории Кореи до 1948 г., то есть до официального провозглашения двух ныне существующих корейских государств. Одновременно агенство Синьхуа стало упоминать Когурё как «вассальное государство национального меньшинства Китая». В принципе, в китайской позиции нет ничего нового. Китайское руководство, обосновано опасаясь национального сепаратизма, уже с пятидесятых годов последовательно проводит в жизнь концепцию «извечно единого многонационального Китая». В соответствии с этой концепцией, все государственные образования, когда либо существовавшие на землях, ныне управляемых из Пекина, являются частями этого самого «извечно единого многонационального Китая», и официально описываются как «государства национальных меньшинств». Относится это и к кочевым государствам гуннов рубежа нашей эры, и к уйгурскому каганату VII-IX вв., и к Империи Чингиз-хана и, конечно же, к манчжурским государствам XVI-XVII вв. Однако для Когурё до недавнего времени делалось исключение – в первую очередь именно из-за того, что от Когурё вело свою историческую родословную правительство Пхеньяна – важный и капризный союзник Китая. Действия Китая вызвали в Корее взрыв антикитайских настроений, причем в соответствующих акциях протеста (часто – весьма многолюдных) приняли участие не только правые, но и левые националисты, которые до недавнего времени относились к Китаю на редкость спокойно и всё время ставили его «миролюбие» и «уважение к корейцам» в пример «агрессивным» и «заносчивым» американцам. Китайцев обвинили в попытках «исказить историю» – именно такое описание кризиса стало теперь стандартным. Корейские книжные магазины оказались завалены спешно написанными книгами по истории Когурё. Демонстрации в защиту корейских прав на Когурё прошли во многих городах, причём в них немалую роль играли и всегда готовые попротестовать южнокорейские студенты. Неоднократно вопрос поднимался и в парламенте. С сооветствующими заявлениями выступил и сам президент Но Му-хён, который выразил своё «глубокое сожаление» по поводу действий китайской стороны во время встречи со спикером китайского парламента в конце августа 2004 года. В середине июня 2004 г. прошло совещание глав министерств и ведомств, на котором в качестве председателя выступал премьер-министр страны Ли Хэ-чан. В результате совещания был создан межминистерский комитет, который должен заниматься пресечением китайских происков. Правительство также взяло на себя щедрое финансирование Фонда Когурё, который призван «научно» доказать корейскую принадлежность Когурё, а также вести сотвествующую пропаганду в международных академических кругах (понятно, что всерьёз говорить о «научном» обосновании связи между исчезнувшим 1400 лет назад княжеством и современным государством трудновато – даже если на время забыть об упомянутых выше открытиях лингвистов). Проблема Когурё широко обсуждается в корейской печати. В 2000-2002 гг. Когурё упоминалось в публикациях ведущей право-консервативной корейской газеты «Чосон ильбо» в среднем 102 раза в год. В период с января по ноябрь 2004 года это княжество было упомянуто в 446 раз. Левые отреагировали на проблему ещё болезненнее. В «Хангере синмун», главной газете корейских левых, частота упоминаний Когурё в 2000-2002 гг. составляла 61 раз в год. В января-ноябре 2004 года древнее княжество было упомянуто на её страницах 350 раз. В ноябре 2004 года увидели свет буклеты на корейском, китайском, японском и английском языках, которые призваны доказать иностранцам «исконную принадлежность» Когурё Корее. Их издание было оплачено спонсорами из концерна «Самсон» и провайдера телекоммуникационных услуг компании KTF. Любопытно, что тираж брошюры на английском составил 100 тыс. экземпляров, а вот на китайском – всего лишь 20 тыс. По-видимому, спонсоры и организаторы акции решили, что китайцев всё равно не переубедишь – так что лучше на них и деньги не тратить. Впрочем, весь этот шум мало отразился на Китае, в котором о «когурёсском кризисе» знают лишь немногие специалисты. При этом всё-таки ясно, что действия китайской стороны, не являлись результатом самодеятельности манчжурских историков-краеведов. В Китае – авторитарном государстве, идеология которого основана на причудливой смеси конфуцианства, ленинизма и ханьского национализма, история ни в коей мере не является делом историков. По крайней мере, так обстоят дела с той историей, которая кажется властителям «серьёзной» – а история национальностей в многонациональном и потенциально нестабильном государстве относится именно к «серьёзной», то есть чреватой политическими последствиями. В этой связи возникает вопрос: почему Китай, ранее признававший «корейскость» Когурё, вдруг именно сейчас изменил свою официальную позицию? Этот поворот произошёл как раз тогда, когда корейские левые националисты, тесно связанные с нынешней администрацией президента Но Му-хёна, испытывали по отношению к Китаю настоящую эйфорию. В последние годы корейская молодёжь откровенно идеализировала Китай, который всё больше воспринимался как противовес «империалистической» Америке и как возможный будущий покровитель Кореи. Ситуация в Южной Корее явно менялась в пользу Китая – и вдруг Пекин инициировал «когурёсский скандал», во многом разрушив тот позитивный имидж КНР, который сформировался в Сеуле за последнее десятилетие. Наиболее рациональным объяснением всему происшедшему является предположение о том, что своими «когурёсскими заявлениями» Китай подчёркивает свои исторические права и свою историческую ответственность в данном районе. Почему, однако, такие заявления вдруг понадобились именно сейчас – и настолько понадобились, что Пекин решился на шаги, которые гарантировано провоцируют недовольство корейских националистов? Просматриваются две возможные причины подобных действий. Во-первых, такие жесты могут быть реакцией на требования пересмотра границ, которые в последнее десятилетие всё более громче раздаются в Южной Корее. Характерный пример подобных построений – книга Ан Чхона, вышедшая в 1990 г. под красноречивым названием «Манчжурия – наша земля», и ставшая бестселлером. Как уже говорилось, идеи «возвращения Манчжурии» циркулируют среди корейских националистов уже почти столетие, но в последние годы они стали пользоваться излишней (с точки зрения Пекина) популярностью. Нельзя полностью исключать и возникновения сепаратистских настроений среди почти двух миллионов корейцев, которые компактно проживают вдоль границы, как раз на потенциально спорных территориях. В предверии возможного воссоздания единого корейского государства в Пекине, кажется, решили напомнить сеульским геополитическим мечтателям о том, что при определённом трактовании истории может оказаться, что не только Манчжурия, но и вся Северная Корея – исконная китайская земля. Второй причиной подобных жестов может быть нарастающая в Пекине неуверенность в будущем Северной Кореи и недовольство нынешним северокорейским правительством. Китай – единственная сила, которая может всерьёз вмешаться в северокорейскую политику и предотвратить или отсрочить объединение страны на южнокорейских условиях. Нельзя исключать, что в случае внутриполитического кризиса или массовых беспорядков в КНДР Китай постарается взять ситуацию под контроль и, возможно, приведет к власти в Пхеньяне угодное ему правительство. При условии достаточно активной экономической, политической и военной поддержки такое правительство имеет шансы удержаться у власти в течение, по крайней мере, нескольких лет. Не исключено, что в Пекине загодя готовятся к такому повороту событий – и по этому случаю решили вспомнить о княжестве, которое исчезло с политической карты мира почти полторы тысячи лет назад.



полная версия страницы