Форум » ИСТОРИЯ-ЭТНOЛОГИЯ-РАСОЛОГИЯ » ИНДОЕВРОПЕЙЦЫ В ДРЕВНЕМ КИТАЕ » Ответить
ИНДОЕВРОПЕЙЦЫ В ДРЕВНЕМ КИТАЕ
goutsoullac: Петр Золин Восточные стражи Великой Скифии (Ряд достаточно любопытных фактов многотысячелетней истории Восточной Евразии.) Марк Дивин (Mark Deavin) в своей статье «Арийцы: культурное перемещение в Китай. Новые доказательства древнеевропейской миграции на Восток» пишет, что вероятность этой теории существенно возросла за последние годы благодаря выдающемуся открытию в бассейне Тарим в Западном Китае. Там нашли больше сотни естественно мумифицированных тел европейцев, которым от 2400 до 4000 лет. Прекрасно сохранившиеся благодаря засушливому климату этой территории мумии представляют людей с развитой культурой, которые роскошно одеты в цветную одежду, штаны, сапоги, чулки, пальто и шляпы. В одной большой могиле были найдены тела трех женщин и одного мужчины. Мужчине на момент смерти было 55 лет, он был приблизительно шести футов ростом (это 182 см), имел желтовато-коричневые волосы, которые начали седеть. Одна из хорошо сохранившихся женщин была ростом также около шести футов, с желтовато-коричневыми волосами, уложенными в косу. Среди вещей, найденных вместе с телами, были шубы, кожаные перчатки, зеркало с орнаментом. У женщины в руках были сумки, в которых — ножи и травы, что, по всей вероятности, использовались в медицине. В Черчен — на южной границе Такламаканской пустыни — было найдено мумифицированное тело ребенка, которому было не больше трех месяцев на момент смерти. Ребенок был завернут в коричневую шерстяную ткань, а его глаза накрыты маленькими плоскими камешками. Рядом с головой была чашка, сделанная из бычьего рога, и древняя «детская бутылочка», сделанная из овечьего соска, который был отрезан и зашит таким образом, что мог держать молоко. У одной мумии мужского пола на шее были следы хирургической операции, а разрез был зашит конским волосом. Несколько мумий европейцев уже были найдены на территории долины Тарим в начале этого века. Одна из них напоминала шотландскую или ирландскую женщину, а другая — городскую жительницу Богемии. Все были одеты в красивую одежду, что включала в себя стильные шляпы с перьями, удивительно похожие на те альпийские головные уборы, которые и сегодня все еще носят в Западной Европе. Марк Дивин диву дается, что эти открытия были отвергнуты как не имеющие культурного и исторического значения, а рассматривались только как тела отдельных европейцев, что заблудились на этой территории. Действительно, современные ученые, которые следуют моде на политкорректность, имеют тенденцию игнорировать свидетельства какой-либо ранней торговли или контактов между Китаем и Западом в течение этого периода, рассматривая китайскую цивилизацию как сугубо доморощенную, которая была защищена семью замками от внешних влияний. Более того, почему-то считается, что распространение людей и культуры происходило с Востока на Запад и что в Европу цивилизация пришла из Китая. Очень уважаемый историк Гордон Чайлд, например, в 1958 году подытожил европейскую праисторию как историю «озарения европейского варварства Восточной цивилизацией». Но находки последних мумий в регионе бассейна Тарим являются настолько многочисленными, настолько древними и показательными, что их уже невозможно игнорировать, как ранее. Важнейшим является то, что они помогли возобновить полемику о роли, которую сыграли европейцы в истоках древней цивилизации Китая. Некоторые археологи опять начали говорить о том, что древние европейцы могли быть ответственными за введение в Китае таких базовых вещей, как колесо и первые металлические предметы. Эти теории фактически опять подтверждаются; они имели сторонников еще в начале прошлого века, но в конце концов были похоронены под лавиной политкорректности. В 1912 году, например, выдающийся кембриджский ученый А. Хеддон в «Странствиях народов» указал на возможность того, что прогрессивный элемент древней китайской цивилизации имел место благодаря миграции культуры людей с Запада. Антрополог Пекинского института археологии Хан Кангксин (Han Kangxin) соглашается, что те скелеты и мумии четко указывают на то, что самые древние жители региона бассейна Тарим были белыми людьми кроманьонского типа палеолитической Европы. Его поддержал доктор Виктор Меер, специалист по древним азиатским языкам и культурам университета из Пенсильвании. Именно он стимулировал самые главные исследования, которые привели к обнаружению мумий. Доктор Меер выступил главным защитником теории, согласно которой большие группы европейцев присутствовали в бассейне Тарим задолго до нынешних жителей этой территории. Он допускает, что тюркоязычные народы не приходили на эту территорию приблизительно до VIII века до н. э. Следовательно, считает он, новоприбывшие вытеснили европейцев. Хотя и сегодня главная этническая группа этой территории — уйгур — включает людей со светлым цветом лица и волос. В Центральной Азии долго проживали тохары — это древнегреческое название вымершего индоевропейского народа, родственного с санскритскими и древнеперсидскими ариями. «Арийский» переводится как «благородный», или «достойный». Их язык, который имеет подобие с кельтской и германской ветвью индоевропейского дерева, записан в манускриптах, датированных VI — VIII веками н. э., а безоговорочное доказательство его существования можно найти еще в III веке. Несмотря на то, что тохарийские манускрипты были найдены только в позднейший период, лингвисты выделили некоторые тохарийские слова, вставленные в манускрипт. Они были написаны на гандарийском практите — северо-западном простонародном диалекте, который служил административным языком населения бассейна Тарим в течение III—V веков. Тохары были еще известны как юэчжи — народ «великого клана Ю». Это их китайское название, отвечающее имени, которое им дали древние греки. Перед своей миграцией в Бактрию, а потом в Южную Азию, где они сформировали Кушанскую империю, тохары проживали в засушливых степях Таримского бассейна. Древние китайские историки долгое время называли их «лунными людьми», чтобы как-то обозначить это племя в течение всех его миграций — с тех пор, когда они проживали на востоке Таримского бассейна (VII — II вв. до н. э.) и до того, как они управляли Кушанской империей в Индии (I — IV вв. н. э.). Этот народ также называли индо-скифами, и о нем впервые упомянуто в китайских источниках в начале II века до н. э. как о путешественниках, которые жили тогда на северо-западе Китая. Тохары изображены на древних настенных картинах пещерных храмов Кизил и Кумтура, что вблизи современного китайского города Кю-Че — в горах Тянь-Шань. Мы можем увидеть европейцев-аристократов — с рыжими или белокурыми волосами, аккуратно разделенными посредине, с длинными носами, голубыми или зелеными глазами на узком лице и высокими телами. С первого века до н. э. тохары-юэчжи также изображались как европейцы — с длинными носами, тонкими лицами, светлыми волосами, розовой кожей и ярко-синими глазами — в замечательно выполненной статуе из городища Халчаян (это запад реки Сурхан в древней Бактрии, которая ныне на территории Узбекистана). Из исторических источников известно, что во II веке до н. э. тохары двинулись из северо-западного Китая в Фергану и Бактрию, которые лежали на далеком склоне Памира. Оттуда они пошли на юг: через Гиндукуш в Афганистан и в северную часть Индии, где и основали могущественную империю Кушан. Гипотеза, которая получает все большую поддержку, говорит о том, что миграция этих индоевропейцев началась с изобретения ими колесных повозок. Работая с российскими археологами, доктор Дэвид Энтони, антрополог колледжа Хартвик в Нью-Йорке, обнаружил следы колес повозок в похоронных курганах 5-тысячелетней давности в степях южной России и Казахстана. А как же Украина ?! Это исследование прямо касается европейских мумий в Китае, потому что дискообразные колеса, составленные из трех частей, похожи в своем строении на те, которые найдены в западной Азии и Европе в течение III и II тысячелетия до н. э., нашли в пустыне Гоби и северо-восточной части Таримского бассейна. Подобные колеса со спицами, вставленными в них, датированные началом II тысячелетия до н. э., были раскопаны неподалеку. Источник: http://observer.sd.org.ua/rnews.php?id=672 Европеоиды в древнем Китае http://white-history.com/hwr6a_files/toch3.jpeg http://white-history.com/hwr6a_files/goldilocks1.jpg http://white-history.com/hwr6a_files/toch1.jpeg http://www.white-history.com/hwr6a_files/whitepris.jpeg http://www.white-history.com/hwr6a_files/massa2.jpeg Да, Лев Николаевич Гумилев внушал эту истину всем нам, соавторам книги «Искусство стран Востока» (Москва: Просвещение, 1986). Священность нашей общей центральноазиатской Прародины обосновывали в своих разделах все мы ; русские Александр Анисимов, Лев Гумилев, Алексей Желоховцев, Николай Лисовой, Валерий Скурлатов, казах Б.А. Ибраев, крымский татарин Айдер Куркчи, калмык Джангар Пюрвеев. И современная наука всё больше подтверждает давнюю догадку о родстве наших народов. Она очень важна для политики, для будущих судеб Евразии. Мне показалась довольно убедительной концепция Николая Николаевича Лысенко о том, что колыбелью аланов (предков нынешних осетин) являются предгорья Наньшаня в нынешней китайской провинции Ганьсу (http://panlog.com:8881/cgi-bin/dd-view.cgi?date=2003-11-20 ). Там, кстати, археологи недавно обнаружили древнейшие географические карты, нарисованные на сосновых досках в 239 году до нашей эры, в эпоху правления Цинь Шихуана, впервые объединившего Китай. На четырех картах, сохранившихся в древних захоронениях, можно разглядеть границы административных районов царства Цинь, а также изображения рек, озер, гор и лесов (http://mignews.com.ua/science/world/taro_0412.html ). В громадном азиатском степном поле, - полагает Н.Н.Лысенко, - ограниченном с запада и востока меридианами ; с севера ; горной системой Алтая и Саян, а с юга барьером хребтов Алтынтаг и Наньшань, следует искать древнюю прародину аланов и тот протоэтнос белокурых ираноязычных номадов, который дал начало аланскому этническому феномену» (Лысенко Н.Н. Асы-аланы в Восточной Скифии. Ранний этногенез алан в Центральной Азии: реконструкция военно-политических событий IV в. до н.э. - I в. н.э. по материалам археологии и сведениям нарративных источников. Санкт-Петербург: Издательство Северо-Осетинского университета имени К.Л. Хетагурова, 2002, стр. 139). Притягательность центральноазиатских степей для различных по этнической и расовой принадлежности народов особенно усилилась в середине II тысячелетия до н.э., т.е. в период, когда на основе освоения бронзовой металлургии и изобретения строгой узды для верхового коня были созданы предпосылки для перехода от комплексного, более-менее оседлого охотничье-скотоводческого хозяйства к кочевому скотоводству, которое немыслимо без возможности регулярного перемещения больших стад по обширным пространствам пастбищ и, соответственно, без дальних сезонных миграций всего состава племен кочевников (Кузьмина Е.Е. Предыстория Великого Шелкового пути: контакты населения евразийских степей и Синьцзянаи в эпоху бронзы // Вестник древней истории, Москва, 1999, ; 1, стр. 175; Новгородова Э.А. Центральная Азия и карасукская проблема. Москва, 1970, стр. 4-5). Так кем же были эти народы седой древности, потомки которых в период IV-III вв. до н. э. вступили в бескомпромиссную борьбу между собой за обладание благодатными степями центра и востока Центральной Азии, т. е. территориями, которые в китайской историографии и политической документации получили многозначительное наименование - Западный край? Поскольку нас интересует историческая прародина и ранняя история алан - белокурых и голубоглазых номадов (как свидетельствуют об этом народе китайские и античные источники) - будет вполне логично, если вначале мы обратимся к истории белой (европеоидной) расы в Китае, ибо очевидно, что только из этой расовой среды могли произойти степные богатыри, которых много позже римский поэт назовет суровыми и вечно воинственными аланами.. Следует отметить, что в России действительный интерес к изучению исторической судьбы европеоидной расы в Центральной Азии начался с фундаментального труда Г.Е. Грумм-Гржимайло « Западная Монголия и Урянхайский край», а также с конспективного изложения основных выводов этой работы в статье «Белокурая раса в Средней Азии». Позднее научную эстафету в изучении этой проблемы в России принял Л.Н. Гумилев (ограничившийся, к сожалению, только одной публикацией), а затем, уже в самое недавнее время, целая плеяда ученых. Здесь Н.Н. Лысенко цитирует следующие исследования: ГУМИЛЕВ Л.Н. Динлинская проблема: Пересмотр гипотезы Г.Е. Грум-Гржимайло в свете новых исторических и археологических материалов // Гумилев Л.Н. Собрание сочинений. Том 9. Москва, 1997, стр. 319-335 /эта работа меня потрясла в конце 1950-х годов, когда я учился в Московском университете/. КУЗЬМИНА Е.Е. Три направления культурных связей андроновских племен // Северная Евразия в эпоху бронзы и раннего железа. Санкт-Петербург, 1992, стр. 43. КУЗЬМИНА Е.Е. Откуда пришли индоарии? Москва, 1994. ХАВРИН С.В. Памятники андроновской культуры на территории Северного Китая // Северная Евразия от древности до средневековья. Археологические изыскания. Выпуск 2. Санкт-Петербург, 1992, стр. 45-46. ЗАДНЕПРОВСКИЙ Ю.А. Древние бронзы Синьцзяна (КНР) // Древности, Москва, 1992, ЗАДНЕПРОВСКИЙ Ю.А. Культурные связи населения эпохи бронзы и раннего железа Южной Сибири и Синьцзяна // Проблемы культурогенеза и культурное наследие. Часть II. Санкт-Петербург, 1993. СЕМЕНОВ В.А. Древнейшая миграция индоевропейцев на Восток // Петербургский археологический вестник. Выпуск 4. Санкт-Петербург, 1993. МОЛОДИН В.И., АЛКИН С.В. Могильник Гумугоу (Синьцзян) в контексте афанасьевской проблемы // Гуманитарные исследования: итоги последних лет. Новосибирск, 1997, стр. 35-38. Важно подчеркнуть, что невзирая на многие десятилетия, прошедшие с момента опубликования указанной работы Г.Е. Грумм-Гржимайло, основные выводы этого замечательного исследователя и путешественника не только не поколеблены, а, наоборот, получили блестящее подтверждение и доныне служат своего рода маяками для научных изысканий других ученых. В интересующем нас контексте протоаланской проблемы эти выводы могут быть сведены к двум концептуальным положениям, которые мы сейчас последовательно рассмотрим. 1. Белая (европеоидная) раса населяла Центральную Азию и Северный Китай, вплоть до среднего течения реки Хуанхэ, с незапамятных времен. Соответственно, белокурые племена динлинов (китайский собирательный термин, обозначающий белокурого и голубоглазого европеоида) вполне обоснованно могли считаться автохтонами этих мест (по крайней мере по отношению к позднейшим китайским завоевателям, первый поход которых против динлинов в долину реки Хуанхэ и в Хэси последовал в 636 г. до н. э.) (Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Том II. Ленинград, 1926, стр. 14-38). Китайская легенда связывает происхождение динлинов с неким героем Пань-ху, который был сыном белого варвара (по другой версии - сыном пятнистой собаки) и дочери императора Дику (Ку), царствовавшего с 2437 по 2375 гг. до н. э. Белокурые динлины, имевшие своим родоначальником Пань-ху, составили этническую основу народа чжоу, который дал Китаю вторую историческую династию Чжоу (1122-221 гг. до н.э.). (Первой исторической династией Китая следует, вероятно, считать династию Шан-Инь, поскольку именно после ее основания в 1586 или 1562 гг. до н. э. - сложились устойчивые традиции древнекитайской цивилизации, была изобретена иероглифическая письменность, а китайцы впервые сплотились в целостную этническую систему. Легендарная династия Ся, предшествующая Шан-Инь, вероятно, все же существовала, несмотря на сомнения отдельных западных историков, однако в эпоху этого царства китайский протоэтнос еще представлял собой только аморфный конгломерат отдельных племенных союзов). Династия Чжоу имела центр своих владений в северной части провинции Шэньси. Именно здесь князь Вэнь-ван, динлин по происхождению, стал создавать свою могучую армию. Главный воинский контингент этой армии составляли динлины (степные племена ди). Затем Вэнь-ван обрушился на соседние народы и в короткий срок покорил огромную территорию к востоку и западу от своего владения». Л.Н. Гумилев, отмечает Н.Н. Лысенко (стр. 440), повествуя об этом эпизоде истории царства Чжоу, приводит цитату из вышеуказанного труда Г.Е. Грум-Гржимайло (стр. 69), где будто бы сказано, что Вэнь-ван совершал свои завоевания силами белокурых и [черноволосых] варваров.. Однако на этой странице исследования Г.Е. Грум-Гржимайло читаем буквально следующее: Основатель Чжоуской династии, князь Ву-ван, сам динлин по происхождению, силами своих единоплеменников совершил все свои завоевания между морем и Тибетским нагорьем.. При этом Г.Е. Грум-Гржимайло ни о каких черноволосых варварах (предках хунну? Сяньби? Тюрков?) нигде не упоминает. К 1115 г. до н. э. (год смерти Вэнь-вана), - продолжает Николай Николаевич Лысенко (стр. 147), - чжоуские динлины владели обширным царством, простиравшимся от побережья Желтого моря до Тибета. Вэнь-ван оставил своему сыну У-вану прекрасно обученную армию. Белокурые чжоуские воины, по словам пораженных их военной доблестью китайцев, - имели сердца тигров и волков. С этой армией У-ван, исполняя завет отца, вторгся на территорию уже собственно китайской державы Шан-Инь, но в низовьях реки Хуанхэ был остановлен китайской армией и вынужден повернуть назад. Несколько лет спустя, в 1066 г. до н. э. чжоуский царь вновь напал на державу Шан-Инь: на этот раз китайское войско было разбито наголову, множество побежденных целыми родами были обращены в рабство и пожалованы чжоуским военачальникам. Овладев нижним течением Хуанхэ, победоносный У-ван повернул к югу, прошел победным маршем нынешние китайские провинции Хэнань и Хубэй и вышел в долину реки Янцзы. Таким образом, в результате этой военной компании все население междуречья Хуанхэ и Янцзы - двух великих рек Восточной Азии - склонилось перед торжествующим динлинским завоевателем. Похоже, что чжоусцам удалось сокрушить не только царство Шан-Инь, но и соседей этой державы на юго-востоке, поскольку, согласно китайским летописям, чжоуские воины взяли множество рабов из числа восточных [и] и южных [мань] приграничных народов. Предположение о динлинской этнической основе чжоуской армии косвенно подтверждается следующим историческим свидетельством: когда китайский император Гао-цзу услышал одну из военных песен динлинов, то воскликнул:С этой именно песнью Вэнь-ван одерживал свои победы! Грозные раскаты динлинского военного марша так поразили императора, что он велел обучить исполнению этой песни своих армейских музыкантов. Если бы в армии царства Чжоу (по крайней мере в первый – победоносный - период его существования) присутствовал бы китайский элемент, то либо военные марши динлинов были бы хорошо известны китайцам и не было бы нужды специально обучать им армейских запевал, либо эти мелодии подверглись бы значительной китайской редакции и вряд ли могли бы вызвать такое удивление и восхищение у Гао-цзу. Еще одним подтверждением динлинской этнической основы чжоусских племен, вторгшихся в XII в. до н.э. в Северный Китай, могут служить, вероятно, некоторые фрагменты великих од из древней «Книги песен» (эпоха сбора и записи VI-V вв. до н.э. - /разгар осевого времени Карла Ясперса/), в которых в поэтической форме сохранились воспоминания о кочевом образе жизни древних чжоусцев и стратегическом направлении их боевого марша на Китай. ОДА О ПЕРЕСЕЛЕНИИ ПЛЕМЕНИ ЧЖОУ (III, 1,3) I Тыквы взрастают одна из другой на стебле... Древле народ обитал наш на биньской земле, Реки и Цюй там и Ци протекают, струясь. В древности Дань-фу там правил - наш предок и князь. [Дань-фу - один из легендарных предков дома Чжоу. - Н.Л.]. Людям укрытья и норы он сделал в те дни ; И ни домов, ни строений не знали они. II Древний правитель однажды сбирает людей, Утром велит он готовить в поход лошадей. Кони вдоль западных рек устремились, бодры, - Вот и достигли подножия Циской горы. Он и супруга ; из Цзянского рода сама ; Место искали, где следует строить дома. III Чжоу равнины - прекрасны и жирны они, Горькие травы тут сладкими были в те дни... Мы совещались сначала - потом черепах [Древний обряд гадания на черепаховых панцирях. - Н.Л.] Мы вопрошали: остаться ли в этих местах? Здесь оставаться! Судьба указала сама ; Здесь и постройки свои возводить, и дома... [Перевод А. Штукина. Шицзин. 1987] Тесты великих од ;Книги песен; являются очень сложными поэтическими конструкциями, в которых на древнюю чжоускую основу постепенно накладывались позднейшие напластования, отражающие, конечно, уже не образ мыслей и чувства ранних чжоусцев, а образ мыслей и чувства китайцев, ассимилировавших и усвоивших некоторые основы чжоуской этнической культуры. Как представляется, в приведенном выше отрывке запечатлены следующие архаические черты древних чжоусцев: кочевой быт (наличие укрытий, каковыми в представлении последующих китайских редакторов вполне могли считаться кибитки или юрты); отсутствие постоянных поселений (чжоусцы не знали ни домов, ни строений); передвижение только на лошадях (готовить в поход лошадей); особое значение пастбищных условий для жизни этноса (равнины прекрасны и жирны; -хороший травостой). Одновременно, здесь четко указана сторона света, откуда чжоуские племена пришли в Китай - с запада (кони вдоль западных рек устремились). По древней китайской традиции западными реками; или коридором западных рек; (Хэси джаолян) называются только реки Синьцзяна (Западного края), стекающие с Наньшаня: Хэйхе-Эдзингол, Шуйхе, Сумхе [Петров М.П. Пустыни Центральной Азии. Том 1-2. Москва, 1966-1967, стр. 8]. Ни к каким иным рекам на территории других регионов Поднебесной в китайской историко-географической традиции определение западный не применяется. О том же свидетельствует, по-видимому, и позднейшая вставка в текст оды - горькие [ныне - Н.Л.] травы тут сладкими были в те дни [т.е. во время вторжения Чжоу в провинцию Шэньси - Н.Л.];. Вряд ли чжоуский бард в момент составления первичного текста оды мог знать о последующем, через много веков, усыхании степей Восточной Скифии (Западного края), однако об этом хорошо знали переписчики эпохи Хань, т.е. эпохи окончательного закрепления поэтической формы великих од. Весьма важна информация о лошадях, сохранившаяся в тексте оды. Создается впечатление об исключительно тесном и свободном обращении древних чжоусцев с этим видом домашних животных: утром повелели готовить в поход лошадей; и, немедленно, - кони ;устремились, бодры.. Сегодня можно считать фактически общепризнанной (по крайней мере, в европейской науке) гипотезу о мощном индоевропейском импульсе, обеспечившем появление в Китае (в эпоху, предшествующую династии Инь) трех важнейших инноваций - колесного транспорта, доместикации лошади и металлургии [Смотри подробнее: Киселев С.В. Неолит и бронзовый век Китая // Советская археология, Москва, 1960, 4; Кузьмина Е.Е. Предыстория Великого Шелкового пути: контакты населения в эпоху бронзы // Вестник древней истории, Москва, 1999, 1, стр. 165]. Однако и после этого достаточно мощного иноэтнического импульса китайская культура еще очень долгое время (даже после ассимиляции чжоуских племен!) оставалась внутренне чужда использованию большого числа лошадей в армии. Только в цинъско-ханьское время, благодаря методичным усилиям государственного аппарата, китайцы сумели создать регулярные части конницы, которую они, кстати говоря, долго применяли крайне неумело. Сознавая этот органичный недостаток собственной военной организации, китайцы в эпоху Хань очень широко использовали кавалерийские отряды из числа кочевников, лояльно настроенных к ханьцам, что значительно повышало оборонительные возможности китайского государства [Кожанов С.Т. Некоторые вопросы организации военного дела в Китае конца I тыс. до н.э. // История и культура Восточной Азии. Новосибирск, 1990, стр. 82-83]. Важно отметить, продолжает Н.Н. Лысенко (стр. 150), что многие мифологические сюжеты Древнего Китая находят прямые соответствия в индоевропейской мифологии, например, война пигмеев и журавлей, сюжеты о стране людей с головами псов, об амазонках и змееногой богине, стране счастья» (аналог вечно счастливых гипербореев) и т.п. [Юань Кэ. Мифы Древнего Китая. Москва, 1987, стр. 433 и следующие]. Мифологические представления о «конях-драконах», которые определяли настороженное или даже опасливое отношение древних китайцев к лошадям, возникли, возможно, под впечатлением всесокрушающих боевых походов восточных иранцев, у которых неистовый конь и разящий с него всадник сливались в бою как бы в единое целое. В отличие от древнекитайских племен хуа, располагавших преимущественно пехотными формированиями, военные успехи белокурых чжоусцев обеспечивало именно массированное применение конницы. Об этом, как мне представляется, очень красноречиво повествуется в другой чжоуской оде: ОДА О ЦАРЯХ ВЭНЬ-ВАНЕ И У-ВАНЕ И О ПОКОРЕНИИ ЦАРСТВА ИНЬ-ШАН (III, I, 2) III Этот Вэнь-ван был наш царь Просвещенный, и он Сердцем внимателен был и исполнен забот. Вышнему неба владыке со славой служил, Много от неба он принял и благ, и щедрот. Доблесть души и достоинство в нем без пятна! Царство над миром он принял и с ним его род... VI Воля от неба на землю тогда снизошла ; Волею неба и стал на престоле Вэнь-ван: Стал он в столице, был в Чжоу удел ему дан. Дева из Шэнь, - государыню-мать заменив, - Старшая дочь из далеких явилася стран. [Дочь князя Шэнь стала супругой Вэнь-вана. - Н.Л.]. Милостью неба от нее и родился У-ван. Небо тебя сохранит и поможет тебе - Небу покорный, пойдешь на великое Шань! VII Иньские, шанские - всюду отряды видны, Лесу подобные, строятся рати солдат. В полном порядке, как стрелы в пустыне Муе. [Территория в пределах провинции Хэнань. - Н.Л.]. Только и наши с достоинством рати стоят. Неба верховный владыка с тобою, У-ван. В сердце своем да не будешь сомненьем объят! VIII Эта пустыня Муе широка, широка! Блещет сандалом своим колесница, ярка; Каждая лошадь в четверке гнедая - крепка. Шан-фу, великий наставник, искусен в боях ; Будто орел, воспаряющий ввысь в облака! Помощь У-вану несет эта Шан-фу рука. Шанскую мощную рать разбивает У-ван, В это же утро страну занимают войска. [Перевод А.Штукина. Шицзин. 1987] Итак, в восьмом разделе оды, являющимся смысловым апогеем всего произведения, довольно ясно (хотя и в иносказательной стихотворной форме) обозначен главный фактор победы армии У-вана над войском Шан-Инь в пустыне Муе. Это массированный удар конного корпуса (где каждая лошадь - крепка), возможно даже фланговый удар - столь излюбленный кочевниками. Аллегорическое сравнение великого наставника - полководца Шан-фу с орлом, парящим высоко в облаках, вероятно, свидетельствует о том, что удар чжоуской конницы во фланг шаньских войск был совершенно неожиданным, т.е. был нанесен либо с марша, либо из засады - как орел неожиданно падает на свою добычу из облаков. Ода вновь и вновь подчеркивает преимущественно (или исключительно?) пехотную структуру армии Шан-Инь: рати солдат ;строятся; и стоят лесу подобные. Разбив эту полную порядка рать с помощью руки; Шан-фу, великий У-ван в это же утро занимает страну своими войсками. Излишне доказывать, что подобные темпы оккупации любой более-менее значительной территории (а тем более страны!) доступны только высокомобильным и высокоорганизованным конным формированиям и, наоборот, совершенно невозможны для пехоты.
Ответов - 7
goutsoullac: Около 3800 лет назад до Китая докатилась первая волна арийских переселенцев. Согласно хроникам, несколько сотен арийцев под предводительством некоего Чэн-тана, потомка Тваштара, пересекли бесконечные степи Гоби на боевых колесницах и вышли к океану. Здесь их жрецы и шаманы, принеся по арийскому обычаю жертву великому Небу, спросили Божества о будущем. "Они танцевали у костра под звуки бубнов, а поодаль огромным полукругом стояли арийские воины во главе с Чэн-таном". И вот вскоре появилось Божество, которое сказало: "Династия Ся пришла в полный упадок. Иди и атакуй её." Наутро арийские колесницы повернули на юг и вступили на Великую Китайскую Равнину. "Неба веленьем Пурпурная птица Долу спустилась, и шанов она породила..." - пели воины Чэн-тана, возливая свой священный напиток "юй чан" ("сому"), так как символом их племени "шан" была Пурпурная птица Феникс (Долу). Бледнолицые и бородатые пришельцы пугали китайцев. Они с удивлением рассказывали, что "у людей Чэн-тана кожа была белая, на лице росли волосы, а ростом они были в девять чи (более 2-х метров)." Хорошо вооружённые воины Чэн-тана на колесницах были среди китайских отрядов как "тигры среди стада овец", а цветущие неукреплённые посёлки с крытыми тростником глинобитными домами стали для них лёгкой добычей. Разгромив защитников, Чэн-тан основал новую династию китайских императоров, центром которого стало государство Инь. Столицей его сперва была крепость Бо, затем Ао, но в конце концов иньцы утвердились на берегу Хуанхэ в Небесном городе Шан, который позднее считали центром Вселенной. Поскольку каждый из арийских воинов имел нескольких китайских наложниц, а его сыновья снова женились на китайках, то постепенно арийцы, которых было всего около трёх тысяч, растворились среди китайского населения, и в языке иньцев сохранилось не более 2000 арийских слов. Но до сих пор на берегу Эстингола возвышаются развалины реликвария, где долгое время хранился меч прославленного арийского воина Блорос-пела, которым он усмирил китайского Змея-Дракона, а видоизменённый символ победы арийского Феникса над китайским Драконом - хищная птица со змеёй в когтях - используется и поныне во многих гербах мира. Следующее нашествие арийцев на Китай пришлось на XII век до н.э.. Потомки арийцев - племена «тохаров», двигаясь вдоль отрогов Тибета, спустились в Сычуаньскую котловину и достигли Юньнани. Отсюда одно из «тохарских» племён повернуло на восток в долину Вэйхэ и основало к западу от царства Инь новое княжество Чжоу. Их вождём был жестокий Вэнь-ван, тотемом которого был Волк. Когда иньский император Шоу Синь (1154-1122 г.г. до н.э.) значительно увеличил налоги и подати, племена "чжоу" восстали против него и разгромили иньцев в решающем сражении. Новая империя Чжоу просуществовала до III века до н.э.. Л.Н.Гумилев «Хунны» : «…Тут-то и начали контрнаступление жун и ди. В 771 г до Н.Э. гуань-жуны вмешались в феодальную войну и вторглись в Китай. Ю-ван пал в битве, и гуань-жуны осели на китайких землях. Они заняли реки между Гин и Вэй и «и продолжали утеснять Срединное государство». Несколько позднее активизировались на востоке шань-жуны. В 706 г до Н.Э. они прорвались сквозь княжество Янь в княжество Ци и разбили князя Ци под стенами его столицы. Распри мешали китайцам объединить свои силы, и в 664 г до Н.Э. жуны разорили удел Цзинь, князь которого был главою имперского союза. Но наибольших успехов жуны достигли в 636 г до Н.Э. Великий князь Сян-ван из политических соображений женился на княжне из племени жун-ди. Однако, молодая княгиня стала участником заговора против него с одной из придворных группировок. Она привела своих соплеменников, а её друзья открыли им ворота столицы и великому князю пришлось бежать. Четыре года грабили жун-ди беззащитный Китай. Только в 636 г жун-ди были изгнаны из столицы. Тогда же циньский правитель уничтожил 12 владений жунов на западе и вернул Китаю земли Чжоу. Однако жун-ди не были разбиты, и борьба продолжалась до 569 г до Н.Э., когда жун-ди заключили мир с уделом Цзинь. Жуны занимали огромную территорию на севере и северо-западе Китая и делились на множество больших и малых племен. «Все сии поколения рассеяно обитали по горным долинам, имели своих государей и старейшин, нередко собирались в большом числе родов, но не могли соединиться». Пока в Китае была феодальная раздробленность, жуны могли иметь успехи, но как только владения укрупнялись и князья становились царями, централизованная сила победила храбрых жунов. Каменные замки китайцев оказались более надежным убежищем, чем горные ущелья жунов. Икюйские жуны пробовали было подражать китайцам и построили ряд крепостей. Но китайцы уже владели осадной техникой и без труда взяли их замки. В результате пятивековой борьбы жуны были разбиты и разделилиь на две части: основная масса жунов была оттеснена на запад, к горному озеру Кукунор, а другая –на восток, в горы Хингана, где и растворились среди дун-ху (восточные ху), затаив непримеримую вражду против китайцев. Жуны занимали территорию весьма однородную по ландшафты и монолитную: На северо-западе они населяли оазис Хами, где граничили с индоевропейцами чеши, обитавшими в Турфане. На юго-западе они владели берегами озера Лобнор и Черчен-Дарья, примыкая к Хотану и горам Алтын-тага. Жунам принадлежало также плоскогорье Цайдам, а родственные им племена ди проживали в Северном Сычуани. Но основная масса жунских племен группировалась в Северном Китае. В провинции Хэбэй жили племена: бэй-жун (они же шань-жун), цзяши (ответвление племени чиди или красные ди), сяньлюй, фэй и гу (ответвления племени бай-ди или белые ди), уч-жун. Общее название этих племен было бай-ди. На западе жили племена, получившие общее название жун-ди. Они обитали среди китайского населения, не смешиваясь с ним, в провинциях: в Шэньси—дажуны, лижуны, цюань-жуны; в Ганьсу—сяожуны; в Хэнани и Шаньси—маожуны, бай-ди, чиди, цяньцзю-жуны, луши, люсей и дочэнь. К жунскому племени принадлежали кочевые племена лэу-фань и баянь. . Самое восточное из жунских племен—шаньжуны проживали в южном Хингане, соседствуя с дун-ху и хуннами. Лэу-фань вначале обитали в Шаньси (область совр. Тайюань), но потом история их застаёт в Ордосе. Очевидно, именно их имел ввиду Птоломей, рассказывая о народе серов (селы, по кит.—Е.С.), живущих по соседству с синами—китайцами. Сины ,несомненно, подлинные китайцы Цинь и не отождествляются с серами (селы-Е.С.), поставлявшими шёлк-серикум в Парфию, и Римскую империю. Так, Греко-Бактрийский царь Эвтидем около 200 г до Н.Э. расширил свои владения на восток «до владений фаунов и серов». Фауны—это, безусловно, те же лэу-фань и баянь (ваянь), а серы –это по-китайски селы (--Е.С.). Л.Н. Гумилев: « Следующее, еще более важное сообщение о серах (селы—Е.С.), основано на рассказе цейлонских послов. Согласно их словам, серы (селы—Е.С.)—рослые, рыжеволосые и голубоглазые люди, живущие за «Эмодом», то есть за Гималаями. Недаром Псевдо-Арриан упоминает пути из страны серов в Бактрию и оттуда к индийским гаваням. Территория Серики , согласно сводке, сделанной Томсоном, простиралась от Кашгара до Северного Китая. Это территория, занятая племенами ди, которых мы имеем полное право отождествлять с серами (селы—Е.С.) как по территориальному, так и по физическим признакам.» В китайском языке нет быквы «Р», поэтому китайцы называют русских с древних времен «Олосы». Это синоним названию «Оросы», «Аорсы». Уральские горы у китайских историков называются хребет Ула или Улалин. В старину жители олосы называли себя лаоцян (старые цяны). Лаоцяны –лоссяны, олос—усуни (старые цяны, или древние усуни). Сходное название с лаоцян носят и другие жундиские племена люсей, луши,лижуны.(-Е.С.) Л.Н. Гумилев: «…Что такое Цунлин? Переводчик текста карты Н.В. Кюнер дает буквальный перевод : «Луковые горы», и интерпретацию: «Памир». Однако, в данном случае, под Луковыми горами приходиться понимать Алайский хребет, так как северный путь от Кашгара (Сулэ-) на Фергану тоже «переходит через Цунлин. Джунгарию и Семиречье китайские географы знали. На упомянутой китайской карте Сиюй (Западный край) изображен довольно точно. На север от Тянь-Шаня показаны реки Манас и Урунгу. На месте озеро Баркуль. На карте довольно точно отмечены притоки Тарима: Хотан-Дарья, Яркенд-Дарья, Кашгар-Дарья. Хребет Цунлин отмечен. Он тянется в широтном направлении и по расположению соответствует Алаю (Араю—Е.C.). Река Или (Ири—Е.С.) совершенно правильно показана впадающей в Балхаш. Что знали об это крае западные географы? В «Георафии» Птоломея содержаться сведения о «Скифии Заи-Майской», «Серике», и «Земле Саков», касающихся тех самых территорий, которые описаны китайцами под названием Сиюй (Западный Край). Опираясь на эти отождествления, В.В. Григорьев установил, что Исседон Серский соответствует городу Юйтянь, то есть Хотану, Исседон Скифский—Куче, а Дамна—Карашару. В В Западном Крае проживали этнически не родственные европеоиды: полукочевые—жундиские (жун и ди), и оседлые—«тохары». Тохары говорили на индоевропейском языке, сходным с фракийско-фригийским, но на двух весьма не сходных диалектах: северном в Турфане и южном в Куче и Акрашаре. Тохарские тексты писались индийским алфавитом—брахми. В Хотане и прилегающих к нему с востока предгорьях Алтын-тага говорили на архаическом восточноиранском языке, близком к сакскому. Но имело ли место распространение европеоидного типа на юг Голубой реки? Книга "Троецарствие" Ло Гуань-чжуна отмечает все раритеты: и голубой цвет глаз, и белые волосы и т.п. и при описании южных лесных племен Сикана и Бирмы таковые указания отсутствуют,( с. 336-373). Зато весьма примечательно описание внешности князя племени фань. "Все маньские воины, волосатые и босые, были вооружены длинными копьями и луками, мечами, секирами и щитами; во главе их стоял князь племени фань по имени Шамока. Лицо Шамоки цветом своим напоминало кровь, голубые навыкате глаза его сверкали. Он был вооружен булавой из дикого терновника, окованной железом, у пояса висели два лука. Вид у него был необычайно воинственный и грозный" ,( с. 285). Где же обитали фани? Одно упоминание локализует их в Шаньси,( с. 108), но Шамока и его воины происходили из Сычуани. Обитающие там тангуты (дун-ху)по-китайски называются Фань. Значит, вышеописанная внешность, вполне отвечающая предполагаемому облику ди, принадлежала обыкновенному тангуту(дун-ху) Действительно, тангуты по типу ближе к европеоидам, чем к монголоидам,( с. 27). Пржевальский нашел, что они похожи на цыган ,( с. 221). То же утверждают Козлов, (с. 223) и Обручев , а "тангуты - народ, возникший из смешения ди и цянов (тибетцев)" ,( с. 26-27). Однако материал, приведенный Грумм-Гржимайло о европеоидном элементе в Китая, столь обширен и разнообразен, что игнорировать его нельзя. Особенно ярко выражена европеоидность у племени лоло. Но племя это говорит на одном из наречий тибетского языка и вполне может быть поэтому причислено к тангутам. Грумм-Гржимайло считает их потомками сычуанских бома , (с. 29), но если так, то противоречия с Ло Гуань-чжуном нет, так как Ву-ду, государство сычуанских ди, среди которых был указанный род, пало в VI в., т.е. после эпохи Троецарствия. На помощь нам приходит фольклор - знаменитый роман о Гэсере. Гэсер - вождь шайки удальцов в племени, живущем крайне примитивно. Племя подверглось нападению каких-то чужеземцев и разгромлено; удальцы Гэсера также перебиты, и сам он скрывается в неизвестном направлении. По легенде, он живет под землей и ждет момента для восстановления социальной справедливости. Тибетцы датировали Гэсера временем царя Тотори, т.е. IV веком . Это соответствует времени нажима тоба на тангутские царства Лин и Буду. Возможно, что разгромленные тангуты частично убежали в Китай и черные лоло - их потомки. Но это не может относиться к аборигенам южного Китая, например к мяо и индокитайским лесным племенам. Итак, в этой части гипотеза Грумм-Гржимайло подтверждается, хотя и с некоторыми оговорками. В связи со всем сказанным вскрывается загадочный этноним жун. Благодаря описке или неточному выражению Сыма Цяня, были попытки отождествить жунов с хуннами ,( т. 1, с. 39), но видим, что всюду в источниках жуны выступают совместно с ди, (с. 45), так что их, может быть, правильно Иакинф переводит как единый народ - жун-ди. Больше того, есть легенда, согласно которой чи-ди и цюань-жуны были одного происхождения . Жуны и ди, по-видимому, так мало отличались друг от друга, что китайцы называли некоторые роды ди западными жунами. С древности, вплоть до III в. до н.э., жун-ди были распространены по всему северному Китаю, от оз. Кукунор до Иньшаня, где они назывались шань-жуны, т.е. горные жуны. Эти последние, будучи отрезаны от основной массы своего народа, слились частью с восточными дун-ху, частью с хуннами, что, видимо, и дало основание отождествлять два последних народа. Не менее интенсивно сливались они с китайцами и на западе с тибетцами. В последнем случае они превращались в исторический народ – тангутов(у озера Кукунор). Таким образом, загадочная белая раса в Китае открывается: тангуты в древности имели значительно большее распространение, чем теперь, когда они сохранились как небольшой островок около оз. Кукунор.
goutsoullac: Мумия Белой девушки в музей Китая http://i289.photobucket.com/albums/ll236/2nd-star/other/Loulan1.jpg?t=1228352951 http://i289.photobucket.com/albums/ll236/2nd-star/other/Loulan2.jpg?t=1228352982 http://i289.photobucket.com/albums/ll236/2nd-star/other/Loulan3.jpg?t=1228962701 http://tw.myblog.yahoo
goutsoullac: Г. Е. Грумм-Гржимайло "Исследование вопроса о том, почему китайцы рисуют демонов рыжеволосыми, привело меня к нижеследующим выводам: Одним из до-китайских народов, населявших бассейн Желтой реки, были рыжеволосые ди. Эти ди, делившиеся на множество общин, которые управлялись выборными старшинами, вышли побежденными из борьбы с китайцами, распространившими свою власть из Шань-си, и цянами, спустившимися в Китайскую низменность с Тибетского нагорья. Часть ди ушла при этом на север от Гобийской пустыни, часть же выселилась в Сы-чуань и Юнь-нань, где встретила родственные племена, уже успевшие перемешаться с автохтонами южного Китая. На севере ди дали с черноволосыми маньчжурскими, тюркскими и финскими элементами целый ряд смешанных племен, к числу коих в древности относились – ухуань, тоба, уйгуры и киргизы, а, может быть, и угорские племена; в настоящее же время наиболее ди-ских черт сохранилось у тунгусов и сойотов; вероятно также, что некоторые енисейские роды являются прямыми потомками ди-сцев; последним же следует приписать и, так называемые, чудские могилы. Подобное же поглощение рыжеволосового элемента черноволосым происходило и на юге, но там процесс этот замедлился, благодаря топографическим условиям страны. Несмотря на столь незавидную судьбу, постигшую ди, они успели оставить глубокий след в китайской истории. Чжоу были ди-сцы. На почве религиозных воззрений последних возникли в Китае конфуцианство и даосизм. Ди-ский культ предков (гуев) перешел и к китайцам, которые стали, по традиции, изображать их рыжеволосыми, причем в их представлении гуи перестали уже быть предками, а явились лишь духами-демонами. Поводом же к настоящему исследованию послужила живопись, которой украшены были внутренние стены старой кумирни в предместье Нань-гу-чэна (южного старого города), города, лежащего к югу от Гань-чжоу-фу, в провинции Гань-су. Картина изображает некоторые отделы ада, в которых грешников подвергают всевозможным истязаниям: их варят в кипятке, распинают на кресте головой вверх и головой вниз, им вылущивают глаза, вырывают язык, их четвертуют, режут на куски, обдирают с них кожу, сажают на кол, толкут в ступе, поджаривают на сковороде, скальпируют, распиливают пополам, у них вырезают внутренности, им разбивают череп и предают множеству других мучений. Всё это делают «гуи» – демоны по приказанию князей-ванов, управляющих десятью отделами ада. Фигуры этих палачей и одного из десяти князей ада – Янвана в точных копиях представлены на прилагаемых здесь рисунках. В художественном отношении они не заслуживают, конечно, особенного внимания, но зато они представляют крупный интерес в другом отношении. Художник хотел придать «шоу-гуям» отталкивающий, свирепый вид, князь же ада нарисован без всякой утрировки: это рыжеволосый, краснолицый и широкоскулый субъект с большим, круглым носом и голубыми, глубокосидящими глазами, густыми нависшими бровями, столь же густыми усами и бородой клином. Это не плод воображения художника, это – портрет. Но кто мог служить ему оригиналом? Уж, конечно, не современный европеец, так как китайцы только потому и величают европейцев «янь-гуй-цзы» – заморскими чертями, что своих гуев искони рисовали рыжеволосыми. В последнее время вновь было сделано несколько попыток доказать, что китайцы пришли в бассейн р. Хуан-Хэ (то есть в «Страну цветов») с запада. Но некоторые синологи отнеслись по-прежнему к этой гипотезе отрицательно; однако, и те и другие сошлись в том, что, примерно, за XXV столетий до Р. Х. китайцы занимали лишь ничтожную часть территории современной Китайской империи, а именно, южную половину Шаньси с прилегающими к ней частями провинций Шэнь-си, Хэ-нань и Чжи-ли. Эта страна называлась «Страной цветов»; во все же стороны от нее в необозримую даль уходили леса и луга, заселенные дикими пастушескими и охотничьими племенами. Много веков прошло прежде, чем китайцы, раздвигая свои владения вширь и глубь, вырубая леса и осушая болота, побеждая девственную природу и оттесняя дикарей, достигли, наконец, берегов Янь-цзы-цзяна и Желтого моря. Их колонизационное движение в восточной Азии в эту эпоху можно сравнить с колонизационным движением европейцев в Северной Америке. Подобно краснокожим индейцам, автохтоны, населявшие бассейны огромных китайских рек, уходили перед китайцами, не столько побеждаемые оружием, сколько надвигающейся на них культурой. Это было время Яо, Шуня и Юя, славных устроителей китайского государства. Итак, китайцы уже на заре своей исторической жизни являются культурным народом; рассадником же этой культуры служит страна, обнимающая 1/30 часть современного Китая. Лучи китайской культуры освещают ныне более половины старого континента; но никто из синологов, отрицающих гипотезу Terrien de Lacouperie, не ответил еще на вопрос, как могла эта культура зародиться, развиться и достичь высокого совершенства у одинокого небольшого племени короткоголовых, разобщенного со всем остальным миром волнами диких народов и необъятными пространствами девственных стран. Hirth довольствуется тем, что указывает, что в области чистых искусств Китай развивался самостоятельно до начала нашей эры, когда впервые на его орнаментах стали обнаруживаться чуждые западные влияния. Но так ли это, и на столько ли нам известна археология Востока, чтобы строить такие смелые заключения? Не окажутся ли, например, так называемые «гу» – высокие башни, возводившиеся государями Чжоуской династии и совершенно забытые только при Юанях, копиями с уступчато-пирамидальных храмов Ассирии? А ирригационное искусство? Оно могло зародиться в сухой Сирии и Иране, но не «Стране цветов», не в прежнем Китае, обильном лугами и лесами и прекрасно орошенном огромными водными системами Хуан-Хэ и Янь-цзы-цзяна. Ныне Китай весь распахан, его леса уничтожены, его лёссовая поверхность изрезана оврагами и тальвегами; всё это в совокупности высушило его почву, во много раз увеличив и ее испаряемость; теперь он, действительно, нуждается в орошении; но тогда? Конечно, нет. А между тем мы видим китайцев, занимающихся канализацией уже за двадцать веков до Р. Х. Ясно, что при обработке полей ими применялись не ими самими выработанные, а унаследованные приемы. Не доказывает ли это, что китайцы были народом пришлым, а не аборигенами земель бассейна реки Хуан-хэ? Но если они были пришельцами, то откуда же, как не из окрестностей того древнейшего очага культуры, который находится в передней Азии, и куда искони сходились народы разных рас и языков как бы для того только, чтобы сложить там в одну сокровищницу знаний создания своего гения? Китайцы некогда называли себя «народом ста семейств», как бы указывая на свою первоначальную малочисленность. Иначе они называли себя еще «черноволосыми», может быть, в отличие от племен, тогда обитавших к северу от Желтой реки. О последних китайцы сообщают нам лишь самые скудные сведения; тем не менее, мы знаем, что, по крайней мере, некоторые из них были рыжеволосыми. Уже за XV столетий до Р. Х. китайцы различали четыре расы дикарей. Живших на севере они называли «ди», живших на востоке – «и», на юге – «мань» и на западе – «жунь». Георгиевский так и говорит, что инородцы различались китайцами по четырем странам света. Но такое расселение главных инородческих рас, составлявших первобытное население Китая, конечно, только случайность; к тому же мы видим жунов не только на западе, но и в провинциях Хэ-нань, Ань-хой, Чжи-ли и Шаньдун, из чего не можем не заключить, что китайцы различали окружающих их инородцев не по месту их жительства, а по расовым их особенностям. Инородцев «ди» принято почему-то считать народом тюркской расы и языка. Я постараюсь доказать, что мнение это ошибочно. Первыми тюрками, с которыми нас знакомит история Средней Азии, были хунны. Сыма-цянь говорит: «Еще до времен государей Тхан (Яо) и Юй (Шунь) находились поколения хянь-юнь и хунь-юй»; Цзинь-чжо, комментируя это место «Ши-цзи», пишет: «Во времена государя Яо (хунны) назывались хун-юй, при династии Чжоу – хянь-юнь, при династии Цинь – хун-ну». Вообще же, мы нигде у китайских историков не встречаем отождествления ди с хуннами. Что же касается первых, то у Сы-ма-цяня мы находим следующие, относящиеся к ним, указания: при упадке благоустройства в государстве Ся (2205-1766), пишет он, Гун-лю лишен был должности главного попечителя земледелия. Он бежал к западным инородцам и построил городок Бинь. По прошествии слишком 300 (более 400) лет инородцы «жун-ди» стали теснить потомка Гун-лю, князя Шань-фу. Последний бежал к горе Ци-шань, где построил город и положил основание дому Чжоу. Далее же сказано: «Вынь-Вун, князь удела Цзинь, прогнал жун-ди, поселившихся в Хэ-си, между рек Инь-шуй и Ло-шуй, под названиями чи-ди и бай-ди». Отсюда видно, что «жун-ди» были предками красных и белых ди; действительно, во всех тех случаях, где у Иакинфа переведено «жун-ди», Георгиевский говорит или о «жунах» или только об одних «ди». Итак ясно, что Гун-лю удалился к «ди», где и принял их полукочевой образ жизни, «претворился в жуна», по выражению Иакинфа. Его потомки положили основание уделу Чжоу, а засим и китайской династии Чжоу (1122-225), которая была рыжеволосой. Так как Гун-лю был китаец, то светлый цвет волос у царей династии Чжоу мог явиться только как результат метисации с инородцами ди. О случаях подобной метисации говорит нам и история. Китайский иероглиф «ди» составлен из двух иероглифов: огонь и собака. Но не проще ли передать этот иероглиф словами «огненные (то есть рыжие) собаки»? Что «ди» принадлежали к белой (и, вероятно, белокурой) расе, подтверждается и тем обстоятельством, что среди них были великаны (чан-ди). Terrien de Lacouperie допускаеет, что народ Чжоу, то есть метисы китайцев и ди, а, стало быть, и эти ди, имели примесь арийской крови; но с этим выводом не вполне соглашаются другие ориенталисты; так, de Harlez, например, пишет: «Дарместетер прав, высказывая сомнения в арийском происхождении народа чжоу (tcheou), так как в пользу такой гипотезы можно привести лишь этнические особенности этого народа и сходство его нравов с нравами арийцев, чего, конечно, еще недостаточно для придания ей желательной достоверности; вот почему в своей книге «Les religions de la Chine» я и назвал чжоу'цев народом докитайским, приближающимся к арийцам своими обычаями». Но ведь подобное предположение не заключает в себе ничего невозможного? В доисторические времена белая раса имела совершенно иное распространение, чем теперь. Ее остатки в различных градациях метисации и теперь еще сохранились на островах Полинезии и Зондских (индонезийцы – даяки, баттаки, с островов Самоа, и т. д.), в Индо-Китае (в горах Ассама, Бирмы, Читтагонга), в южном Китае (о них мы будем говорить ниже), в Маньчжурии, в Японии (высший класс населения, айно), на крайнем северо-востоке Сибири (коряки, чукчи) и в Северной Америке (калоши и др. племена); наконец, в северном Китае и по настоящее время сохранился еще длинноголовый тип. Следы крови белой расы видны и в современных тангутах. Бель пишет даже, что встреченные им ганьсуйские тангуты напомнили ему цыган. То же говорит и Пржевальский. Среди сфотографированных нами тангутов имеется один с римским профилем. Итак, из вышеизложенного нельзя, как кажется, не вывести заключения, что племя «ди» было рыжеволосым (может быть, правильнее было бы сказать – белокурым?); среди них попадались люди атлетического сложения (чан-ди), тоже этническая особенность, указывающая на то, что в жилах этих «ди» текла если не чистая кровь белой расы, то в примеси очень значительной. В дальнейшем мы, впрочем, увидим немало подтверждений этой гипотезе. В VII веке до Р. Х. ди распались на два отдела – белых и красных ди, и множество родов, из коих китайские историки называют: «сянь-юй», «фэй» и «гу» среди бедых ди и «цзя-ши», «гао-ло-ши», «цян-цзю-жу», «лу-ши», «лю-сюй» и «до-чэн» среди красных ди. Все эти роды жили частью в Чжилийской, частью в Шаньсийской провинции. Но сверх того были поколения «ди», которые жили и в западных провинциях Китая, а именно в Ганьсу и Сы-чуани. Многочисленные данные, сохраненные нам историей, убеждают нас в том, что ди были даже единственными коренными обитателями этих провинций, исчезнувшими только с течением веков, под напором двух темноволосых родственных рас: цянов с запада и китайцев с востока. Это исчезновение было вызвано с одной стороны плохо организованной, но не прекращавшейся борьбой с пришельцами, с другой – смешением победителей с побежденными, о чем говорят нам китайские историки, перечисляющие смешанные роды жунов и ди, жившие в Гань-су; несомненно также, что таким же смешанным народом были и Чжоусцы, овладевшие в 1122 г. до Р. Х. Китайской империей. О ганьсуйских и сычуанских ди китайская история говорит нам очень мало; тем не менее и этого немногого вполне достаточно для того, чтобы восстановить постепенный ход угасания здесь этой расы. «Сянь, князь удела Цинь, – говорит эта история, – прошел с войсками к вершинам реки Вэй-шуй, где и покорил ди-жунов и вань-жунов». Его же преемник, князь Сяо, царствовавший с 361 по 337 год до Р. Х., еще далее распространив свои владения, отослал ко двору 92 старшин жунов и ди. Эти завоевания вызвали массовые переселения ди на юг, в горные дебри Шу-цзюня (Чэн-ду-фу) и Хань-чжуна. Среди переселившихся туда в эту эпоху родов наиболее значительными были: «маоню» и «бо-ма»; с отделами этих племен мы будем иметь еще случай встретиться на севере, в горах Алтайской системы. Но далеко не все «ди» ушли на юг; оставшиеся в провинции Ганьсу просуществовали там еще семь веков. По крайней мере, мы имеем относящиеся к ним известия, помеченные 323 годом, именно, в этом году, по словам китайского историка, правитель области Цинь-чжоу отложился от дома Чжао и возвратился в Лун-си, где тамошние цяны и ди поддались ему. Что касается до поколений «мао-ню» и «бо-ма», то им еще долго суждено было играть видную роль в истории Сы-чуани и южной Гань-су. Бо-ма поселились в скалистых, высоких и неприступных горах Чэу-чи. С течением времени они настолько усилились, что китайцы вынуждены были признать за их главарем право на княжеский титул. Таким образом с 322 г. по Р. Х. официально было признано существование ди-ского княжества (царства Ву-ду), одно время (в конце V и в начале VI века), распространявшего свою власть на север до Цинь-чжоу и Ци-шань (ныне округ Фын-сян-фу), на восток до Хань-чжун-фу и на юг до Лянь-чжоу. В 436 году ди-ский князь(царь) Ян-нан-дин провозгласил себя государем великого царства Цинь; он «учредил штат чинов, подобно императорскому; но, несмотря на сие, неупустительно представлял дань обоим дворам: Вэй и Сун, то есть северному и южному». После нескольких дальнейших успехов государство это, наконец, пало в 506 году, истощенное непосильной борьбой с северным Китаем (империей Юань-вэй), причем царство Ву-ду переименовано было в область Дун-и-чжоу. Дальнейшая судьба ди-сцев рода «бо-ма» нам неизвестна, как равно неизвестна судьба и других сы-чуаньских поколений ди, живших в округах Инь-пин (в области Лунь-ань-фу), Пин-гу (Лун-ань-фу), Янь-ши (округ, находившийся, как кажется, к западу от Пингу) и во многих других. Вероятно, они были частью истреблены, частью поглощены соседними народностями; возможно, однако, допустить, что после разгрома 506 года некоторые роды их откочевали еще дальше на юг, где продолжают существовать и поныне. Так, например, китайцы сообщают нам, что в горах Би-цзи-шань, окружающих озеро Дянь-чи (Чжань-чи), к югу от города Юнь-нань-фу, и в горах округа Нинь-чжоу живут дикари «пу-тэ», имеющие рыжие бороды; в горах близ города Яо-чжоу живут другие дикари – «яжень» (дикие люди), имеющие рыжие волосы и желтые зрачки, и т. д. Сверх того, рыжеволосые племена сохранились еще в наиболее недоступных местах северо-восточной Бирмы (катты) и в приграничных частях Юнь-нань'ской провинции. Однако, некогда рыжеволосые племена занимали значительно больший район, что доказывается существованием в южном Китае племен, несомненно происшедших от смешения с народом белой расы; так, например, китайцы нам говорят, что у живущего по реке Юань-цзяну племени «диян-гуй» зрачки желтые, что племя «хэй-ли-су», населяющее округ У-дин-чжоу, имеет высокие носы и глубоко-сидящие глаза, что у «маней» области Юн-чжоу высокий рост и впалые глаза и т. д. Ди, населявшие Чжилийскую и Шаньсийскую провинции, были частью вытеснены отсюда китайцами уже в V веке до Р. Х.; но в Ганьсуйской провинции, как мы видели выше, ди продержались до IV века по Р. Х. К этому именно времени относится и темное сказание китайцев о переселении дисцев на север. Именно, у Иакинфа мы читаем: «В продолжении великих перемен, последовавших в Китае в последней половине III века пред Р. Х. красные кочевые вытеснены были в степь, где они уже под названием «ди-ли» заняли пространство от Ордоса к западу. В 338 году по Р. Х. они поддались дому Тоба; но в самом конце IV века ушли на северную сторону песчаной степи, и там, вместо прежнего названия «ди-ли» получили наименование «гаогюйских (?) динлинов». Далее у Иакинфа сказано, что «гаогюйцы суть потомки древнего поколения чи-ди». Но это очевидная ошибка, так как гаогюйцы или чилэ были предками уйгуров. Эту путаницу, противоречащую как вышеприведенным фактам, так и дошедшим до нас преданиям уйгуров, произвел автор «Бэй-ши» (истории северных дворов), и так как он один только и выводит гаогюйцев из Заордосских степей, то мы и вправе игнорировать это указание; справедливым же остается лишь факт переселения динлинов на север и их смешения там с тюркскими элементами. О древних хагясах, отличавшихся высоким ростом, рыжими волосами, румяным лицом и голубыми (зелеными) глазами, китайцы так и пишут, что они произошли от смешения первобытных жителей этой страны (Гянь-гунь) с динлинами. Хагясы в Танские времена говорили уже на одном из тюркских диалектов. По соседству, однако, с ними жили племена, которые обликом походили на хагясов, но говорили другим языком. Эти племена носили разные наименования, из коих для нас имеют значение: «бо-ма», один из отделов которого, как мы уже знаем, успел образовать по южную сторону хребта Цзун-лин царство Ву-ду, и «ма-нао», в котором нельзя не признать южный род «мао-ню». Как далеко динлины распространились на север, восток и запад, нам в точности неизвестно; однако, несомненно, что остатки их и поныне еще находятся среди черноволосых тюрко-монгольских племен, разбросанных в огромном пространстве Сибири и сопредельного Китая. Так, Барроу, например, говорит: «Мы видели маньчжуров, сопровождавших посольство Макартнея, в Пекине; как мужчины, так и женщины их чрезвычайно красивы (fair) и отличаются превосходным сложением (florid); некоторые из них имели светло голубые глаза, прямой или орлиный нос, темно-русые (brown) волосы и довольно большую, густую бороду». Шотт заимствует из «Истории Киданьского царства», написанной в XII столетии, интересное указание на существование среди киданей белокурого племени, имевшего зеленые, желтые и светло-серые глаза. Спафарий, посланный в Китай в 1675 году, упоминает о «пегой орде», некогда жившей по Оби, ниже Кети. К этой же «пегой орде» русские XVII столетия относили и вымерших теперь уже коттов, аринов и ассанов и так называемых енисейских остяков. Радлов, в 1861 году посетивший Алтай, передает, что среди приграничных («черных») сойонов попадаются русые с удлиненными лицами, тогда как дальше вглубь страны сойоны являются уже наполовину белокурым, рослым народом, известным у окрестного населения под именем «желтых» сойонов. Наконец, и по настоящее время среди казахов можно встретить немало белокурых. Антропологические исследования Зеланда показывают, что казахи представляют смешанное население, так как к основному типу, сравнительно низкорослому, безбородому, с широким лицом и с приплюснутым носом, с темными глазами, присоединился другой – рослый, бородатый, с горбатым носом, с длинным лицом и светлыми глазами. Конечно, эту примесь могли дать и усуни, но ведь и на усуней нельзя смотреть иначе, как на отдел динлинов, уже в очень раннюю эпоху оттесненный юэчжисцами в южные отроги Алтая. Что динлины были народом пришлым в южную Сибирь и Саяно-Алтайский горный район, видно, между прочим, также и из того, что их потомки – котты и енисейские остяки говорят языком, имеющим, по мнению Terrien de Lacouperie, сродство с древнекитайским диалектом. Этот факт остался бы без всякого объяснения, если бы мы не знали, что динлины пришли в Енисейскую тайгу из северного Китая, где они свыше тысячелетия жили под влиянием китайской цивилизации. Остатки ди-сцев в чистом виде сохранились, по-видимому, только среди дикарей «яжень»; может быть, эти дикари и доныне удержали элементы своего первобытного языка; все же остальные племена, в которых можно видеть потомков ди-сцев, вероятно, уже свыше 25 веков говорят на чуждых им наречиях соседних племен. Это жаргон, в котором тибетские слова перемешаны с китайскими, бирманскими и другими. И что эта речь сложилась уже с незапамятных времен, видно из того, например, факта, что родственное «лу» племя «мелам» говорит не на современном, а на первобытном тибетском языке, когда слова писались так, как выговаривались. Засим в языке «лу» заметно влияние индокитайского языка, что, по мнению Terrien de Lacouperie, может быть объяснено лишь в том случае, если мы допустим, что «лу» пришли из северного Китая, где они жили по соседству с докитайским, ныне исчезнувшим, народом, «mon-taї», уже в историческое время вытесненным из Шань-дуна сначала в Ху-бэй, а затем (уже при Танах) в Гуй-чжоу. Эта легкость, с какой ди-сцы воспринимали чуждые языки, сказалась и на севере. В Танскую эпоху хагясы говорили уже на уйгурском языке, хотя не подлежит сомнению, что в ту отдаленную эпоху примесь тюркской крови у хагясов должна была быть еще весьма незначительной. Эта особенность тем более замечательна, что динлины среди прочих алтайских племен отличались наиболее высокой культурой, без сомнения, частью заимствованной ими у своих прежних соседей – китайцев. Об этой культуре говорят нам как китайские историки, так и сохранившиеся до настоящего времени в северной Монголии и южной Сибири остатки цивилизации, приписываемые мифическому народу чудь (чиди). Но если всё происходило так, как мной здесь рассказано, то невольно возникает вопрос, как мог исчезнуть совершенно бесследно народ, обладавший таким огромным распространением и в то же время настолько многочисленный, что, например, одни хагясы могли выставить около 80 тысяч войска. Ответ на этот вопрос мы, кажется, найдем в психическом различии характеров длинноголовых блондинов и черноволосых короткоголовых. Постараемся с этой точки зрения сгруппировать всё то, что знаем о белокурых народах Средней Азии и Южного Китая. Характер ди-сцев нам мало известен. Они имели сердца тигров и волков, говорят нам китайцы, обращавшие пленных ди в своих телохранителей и полицейских. Что «ди» были свободолюбивым и подвижным народом, что они распадались на множество, по-видимому, очень мелких родов и сплачивались в одно целое лишь в редких случаях и притом ненадолго – это говорит нам вся их история. Китайцы удивлялись их мужеству, но побеждали их часто, так как имели дело не с массой народа, а с отдельными их поколениями; к тому же они пользовались их взаимными счетами и искусно направляли их друг против друга. Что «ди» не были склонны к подчинению, выше всего ставя индивидуальную свободу, видно из того, что они без колебания бросали свою порабощенную родину и расходились – одни на север, другие на юг, туда, где еще был простор, куда не добирались китайцы со своим государственным строем, чиновниками и правилами общежития. Так они, с течением веков, добрались с одной стороны до бассейна Брамапутры, Иравадди и Салуэна, с другой до Алтая и южной Сибири. Но и тут и там они сохранили психические особенности своего характера. Вот что говорят нам, например, китайцы о южных инородцах Серединной империи, сохранивших еще в своих жилах кровь древних ди-сцев. Бань-шуньских маней («ба-ди») китайцы описывают в таких выражениях. Родоначальником их был инородец из уезда Лан-чжун, прославившийся убийством белого тигра. Его потомки жили по обоим берегам реки Юй-шуй и отличались силой и храбростью. Они всегда шли в авангарде войск Ханьской династии и побеждали. Они любили пляски и песни. Когда Гао-цзу услышал одну из них, то воскликнул: «С этой именно песнью Ву-вань одержал победу!», и велел обучить ей музыкантов. Когда впоследствии они восстали и император хотел двинуть против них войска, то хань-чжун'ский Шан-цзи заметил: «Ба-ди семи родов имеют заслугу в том, что убили белого тигра. Эти люди храбры, воинственны и хорошо умеют сражаться. Некогда, в годы правления Юн-чу (107-113 по Р. Х.), цяны, вступив в округа и уезды Хань-чуань, разрушили их. Тогда к нам на помощь явились ба-ди, и цяны были разбиты на голову и истреблены. Поэтому бань-шунь'ские мани и были прозваны «божественным войском». Цяны почувствовали страх и передали другим родам, чтобы они двигались на юг. Когда же во втором году правления Цзянь-хо (в 148 году) цяны вновь вторглись с большими силами, то мы только при помощи тех же ба-ди несколько раз разбили (отразили) их. Цзян-цзюнь Фынь-гун, отправляясь в поход на юг против ву-ли, хотя и получил самые отборные войска, но мог совершить свой подвиг лишь при помощи тех же ба-ди. Наконец, когда недавно произошло восстание в округах области И-чжоу (Юнь-нань), то усмирить бунтовщиков помогли нам опять-таки ба-ди...» и т. д. Лао живут в южной Сы-чуани (в области Нин-юань-фу), куда еще при Цзинях переселились из южной Шэнь-си (Хань-чжун-фу). В эту эпоху они распадались на множество поколений, подчинявшихся выборным старшинам. Они были весьма многочисленны; так, одних только северных лао насчитывалось до 200 тысяч семейств. Их грабежи и разбои побудили туземцев выселиться на восток, после чего роды «лао» заняли все горные долины от Лянь-чжоу на юг; при этом часть их смешалась с туземцами (с я-жень) и обратилась в землепашцев, часть же, укрепившись в горах, продолжала вести разбойничий образ жизни. Эти «лао» вели бесконечные войны с китайцами, но не сомкнутой массой, а каждая община, каждое селение отдельно, за свой риск и страх. Только в редких случаях несколько их родов соединялось вместе; например, это имело место в 639 году, когда китайцы одержали над ними решительную победу, захватив предварительно в плен до 10000 мужчин и женщин. Последнее известие китайцев о южных поколениях «лао» относится к началу IX века («лао» с этих пор не беспокоили краниц), о Нань-пинских же «лао» (Чун-цин-фу) к началу XII столетия. Этих «лао» китайцы характеризуют в таких выражениях: среди всех инородцев «лао» отличаются тем, что их трудно подчинить каким-либо законам и общежитию. По своему характеру они сходны с птицами и зверьми, так как в гневе отец и сын убивают друг друга. Мстя за обиду, они непременно убивают своего противника. Они нападают друг на друга также ради грабежа и захваченных в плен продают как свиней или собак; печальной участи быть проданными в рабство не избегают даже родственники! Лао, проданный в неволю, громко рыдает, не покоряется своей участи и при первой возможности убегает. Но если его вновь ловят и связывают, то он смиряется, считая, что потерял честь и перестал быть благородным. Собаки у них чрезвычайно ценятся. За большую собаку дают раба. Равным образом за убитого отца сын приводит матери собаку. Их старейшины выбираются из самых сильных и храбрых; они называются ланхо, тогда как остальные только хо. При его выходе впереди и позади несут знамена, трубят в рог и бьют в барабаны. Лао ходят по горам с такой же легкостью и быстротой, как по ровному месту; они прекрасно владеют коротким оружием, а также умеют «лежа на дне реки, бить ножом рыбу». «Они движение считают признаком жизни». Вообще, они самые непостоянные, самые сумасбродные из маней и их невозможно вполне усмирить; даже лао, смешавшиеся с китайцами, не потеряли своей природной дикости.
goutsoullac: О яньчжоуских манях китайцы говорят, что стрельба, охота, месть и убийства составляют все их занятия. Они сходны с «лао». Мужчины их очень храбры (тверды), женщины целомудренны. Среди них «сяо мани» отличаются наибольшей свирепостью и коварством: если хоть несколько поперечат их желанию, они тотчас выхватывают ножи. Цонь-мани, по словам тех же китайцев, любят драться и пренебрегать смертью. Характер их злой и смелый; из-за устного оскорбления они с оружием в руках бросаются друг на друга. Мстят и убивают, не стесняясь родством. Грабежи и разбой – их излюбленные занятия. У тех, однако, которые поселились среди китайцев, нрав заметно смягчился. Они выщипывают бороду и усы. В подобных же выражениях характеризуются и «гань» – и «хэй-лоло», причем добавляется, что «хэй-лоло» «боятся быть битыми, но не боятся смерти»; то же подтверждается и для «мяо-лоло». «Ло-у» никогда не расстаются с мечом и копьем. Любят спиртные напитки. Характер их надменный и злой: убивают друг друга при ссорах. Бреют бороду. Управлять ими очень трудно. «Хэй-лису» – самые смелые из южных инородцев. Никогда не расстаются с оружием. В ссоре иногда из-за одного лишь неосторожного слова убивают друг дуга несмотря на родство. Вообще, имеют буйный характер. Если ранены отравленной стрелой, то немедленно вырезают себе сами пораненную часть тела. Ходят по отвесным, совершенно недоступным скалам с таким же проворством, как собаки цзяо (?). «Мосе» храбры и свирепы. Хорошо ездят верхом и владеют оружием. При малейшем противоречии бросаются с ножом на противника, но прекращают ссору, если вмешивается женщина. «Я-жени» имеют характер весьма свирепый и дерзкий. Всходят на высоты и проходят самые недоступные места, точно передвигаются при помощи крыльев. «Голо-мани», имеющие глубокие глаза и горбатые носы, бреют усы, но оставляют бакенбарды. Они имеют превосходных лошадей. Проводят жизнь в охоте, и отлично владеют оружием. Набранные из них отряды всегда шли в авангарде. Пословица говорит: «шуйсиские голо, рассекая голову, целят в хвост», то есть, с одного удара рассекают пополам. Они высокого роста. Сун-пин-и дерзки и насильственны; сами приготовляют оружие; бороду и усы бреют. Эти особенности характера ди наблюдаются и у северных динлинов и родственных им племен. Бо-ма, говорит нам китайский историк, распадались на роды, независимые друг от друга. Они часто воевали с хагясами, на которых походили лицом. Хагясы были сильны, горды и стойки; татуировка служила у них отличием храбрых. Ухуань, по словам китайцев – прямых потомков дунь-ху, Георгиевский считает за ди-сцев, вытесненных в V веке до Р. Х. на север. Истина, однако, заключается в том, что ди-сцы, уйдя на север и северо-восток, образовали там несколько смешанных племен с преобладанием то ди-ского, то тунгусского или тюркского элемента. К числу таких смешанных племен и должны быть отнесены ухуаньцы, которые отличались мужеством и запальчивостью; в гневе убивали друг друга, но, подобно ди-сцам, никогда не посягали на мать. «Женщины, – пишет Colborne Baber, – пользуются чрезвычайным уважением у черных лоло; на них возлагаются иногда даже обязанности родовых старшин. Лучшей гарантией безопасности для иностранца, желающего проникнуть в земли лоло, было бы иметь в качестве проводника лоло-женщину; тогда он мог бы быть уверен, что личность его была бы для всех священной». О некоторых ди-ских родах китайцы также пишут, что драка между мужчинами прекращалась, как только на сцену выступали женщины. У ухуаньцев «в каждом деле следовали мнению жен; они военные дела сами решали». Подобно ди-сцам, ухуаньцы имели выборных старшин, избиравшихся из числа сильнейших и храбрейших, причем звание старшины не выделяло избранного из числа остальных соплеменников; среди ухуаньцев господствовало полное равенство: не было ни слуг, ни господ, а потому старшине предоставлялось самому пасти свой скот. Войну ухуаньцы считали серьезным делом. Женщины пользовались у них свободой выбора мужа, и в их брачных обычаях легко усмотреть полную аналогию с брачными обычаями южных ди-сцев. В самом деле, вот, что читаем мы на этот счет у Иакинфа: «Кто хочет жениться, старается сойтись с девушкой за три месяца и даже за полгода до брака». У ди-сцев «чжун-цзя» «все свадьбы начинаются с непозволительной связи: каждый год в начале весны пляшут при луне и, высмотрев того, кто люб, уходят с ним и не сдерживаются». У «хуа-мяо» ежедневно в начале весны молодые люди и девушки, одевшись во всё лучшее, уходят в поле и там пляшут под звуки флейт; затем, с заходом солнца, расходятся попарно и домой возвращаются лишь перед рассветом. Подобный же обычай существовал и у племен «бай». У ди-сцев «лун-цзя» вступали в брак при несколько иной обстановке: весной лун-цзя вбивали на ровной площадке кол, называвшийся «чертовым шестом» (гуй-гань; без сомнения, грубое изображение предка), и, взявшись за руки, плясали вокруг; наплясавшись же, разбегались парами. После этого родители уже теряли право на девушку, пока не представляли за нее выкупа; брак же заключался после возвращения девушки под родной кров. У «хэй-мяо» возводилась особая временная постройка, куда собиралась молодежь из окрестных селений; здесь они знакомились между собой и вступали в любовную связь Девушки возвращались домой иногда после трехдневной отлучки, иногда даже шестимесячной, после чего родители требовали у жениха «тоу-цянь», то есть, буквально, денег за ее голову; если требование не исполнялось, то брак считался несостоявшимся. У «мяо-лоло» и доныне женщина выбирает себе мужа. У «голо» шести родов браку предшествовала пляска; «понравившийся взаимно» уносил девушку на спине – обычай, удержавшийся у них с доисторических времен. У «лао» не мужчины, а женщины ухаживали перед браком. У «жань-маней» родство считалось только с материнской стороны. У «хэй-лоло» братья передавали друг другу жен, «не находя в этом ничего странного». Это уже переход к полиандрии. Возвращаемся к ухуаньцам, о которых Иакинф далее пишет: «Потом (вступивший в брак) посылает сговорные дары и переселяется в женин дом», где работает год или два, после чего тесть щедро награждает его и, отпуская, отдает ему все вещи, находившиеся в жилище дочери... «в обычае также брать жен после братьев». У инородцев «бэ» было также принято, чтобы бедный, не могущий представить сговорных даров, отслуживал в доме тестя три года. Тот же обычай существовал и у «во-ни». У «мяо-цзы» зять в течение некоторого времени проживал в доме тестя, независимо от того, были или нет представлены сговорные дары, долженствовавшие, впрочем, только возместить расходы последнего на свадьбу. Весьма интересна также та роль, которая ухуаньцами отводилась собаке: ей поручалась охрана души умершего в пути до места успокоения последней на горе Чи-шань. Среди всех народов восточной половины Средней Азии культ собаки господствовал только у ди-сцев. Уж одно это обстоятельство в связи с преданием о выходе ухуаньцев из Приамурского края, могло бы служить доказательством высказанной мной гипотезы о смешанном происхождении ухуаньцев, если бы не имелось китайских свидетельств в том, во-первых, что динлины составляли лишь один из отделов «дунь-ху» и, во-вторых, в том, что среди тунгусов много веков спустя существовали еще белокурые люди. Они выделялись своей бешенной храбростью и обыкновенно составляли авангард киданьской армии. Да и поныне еще тунгусы в своем характере сохранили много ди-ских черт. Кастрен выразился однажды, что тунгусов можно назвать «дворянами среди инородцев Сибири», и Меддендорф вполне согласился с верностью подобного заключения. Он не может достаточно нахвалиться их ловкостью и уверенностью в движениях, их стройностью, их, наконец, рыцарскими особенностями характера. Впрочем, подобное же впечатление производили они на всех путешественников без исключения. «Мужеством и человечеством, и смыслом, – писал 75 лет тому назад Ганстен, – тунгусы всех кочующих и в юртах живущих превосходят». Штраленберг отзывался о них в следующих выражениях: «Из всех народов Сибири тунгусы выделяются своей силой, ловкостью и наиболее высоким ростом: они очень напоминают итальянцев; вместе с сим – это единственный в Сибири народ, который и в наши дни (писалось в 1730 году) удержал у себя обычай татуировки. Тунгусы, – пишет Миддендорф, – это положительно горный народ, пробуждающий в нас воспоминания об особенностях обитателей наших европейских Альпов. Они обладают известной выправкой, исполнены приличия, ловки, предприимчивы до отваги, живы, откровенны, самолюбивы, охотники наряжаться, но вместе с тем закалены физически. Если мы хотим продолжать свое сравнение с европейским населением гор, то мы должны будем передвинуться дальше на запад; только там, пожалуй, можно еще встретиться с беззаботной удалью тунгуса, который в своей первобытности, главным образом, хлебосол, любитель удовольствий и ветреник. Тунгус очень подвижен: не повезет ему в одном месте, он отправляется в другое и подвигается всё дальше и дальше, так что постепенно забирается иногда весьма далеко, сходясь с самыми различными племенами. Жизнь тунгуса представляет вообще поразительную смесь кочевания с оседлостью... Нередко он строит себе небольшой постоянный сруб из отвесно поставленных бревен; но он никогда не привязывается к этому дому и, если нужно, тотчас же покидает его на несколько лет, а иногда – навсегда. Вот как описывает Миддендорф свое прибытие в становище тунгусов: «Караван наш был встречен пальбой из винтовок. Собравшиеся тунгусы салютовали, несмотря на дороговизну и редкость пороха... За стрельбой последовал бал, причем в среде тунгусов разразилось какое-то плясовое бешенство энтузиастов. Сначала образовался маленький кружок, вперемежку мужчин и женщин, в том числе и совершенных старух. Схватившись за руки, они начали довольно хитрую пляску, заключавшуюся в передвижении ног в стороны. Вскоре, однако, круговая пляска оживилась, движения обратились в скачки и припрыгивания, всё тело заходило ходуном, лица разгорелись, восклицания стали шумнее, восторженнее. Вскоре сбросили сначала полушубки, а потом и меховые штаны. В заключение всех обуяло бешенство. Зрители то и дело срывались с места и исчезали в вихре пляшущих. «Хурья, хурья! хюгой, хюгой! хогюй, хогюй! хумгой, хумгой! хакэ, хакэ! эханьдо, эханьдо! хэрга, хэрга!» и т. п. восклицания становились всё громче... И пляска кончилась только тогда, когда голоса у танцоров осипли, а члены перестали двигаться от изнеможения. За этой демонской пляской последовал чай с пуншем. К стыду нашего общества я должен заметить, что те самые тунгусы как бы преобразились и соблюдали самое сдержанное приличие... Затем настала очередь и речам, напоминавшим мне опять наши европейские красноречивые нации... Речи приняли высокий полет...» Тунгусы, вообще, большие любители кутежей и заработанные деньги спускают самым легкомысленным образом. На сборища женщины, в особенности же девушки, являются всегда сильно разряженными. Но мужчины ни в чем им не уступают... В сравнении с суммами, растрачиваемыми тунгусами на пирушки, цены, платимые ими за жен, очень умеренны. При этом надо иметь также в виду, что жена входит в дом мужа не бесприданницей. Нередко даже приданое жены служит основным фондом, на котором строится благосостояние будущих супругов, так как у тугусов не в обычаях наделять сыновей после женитьбы. «У тунгусов, – пишет князь Дадешкалиани, – отец – глава и полный господин семьи. Но в отношениях его к детям и жене совсем не наблюдается рабской зависимости последних, как это мы находим у гольдов и ороченов. Напротив, отношения отца к членам семьи самые гуманные, любовные. Многоженство или сожитие, кроме жены, с наложницами совершено неизвестны тунгусам... Уплата калыма, вследствие бедности, производится по частям и совершается так: жених переселяется к родителям невесты и половину заработка вносит в их дом. Как скоро условленная сумма выплачена, молодые отправляются на житье в дом родителей мужа... Отец давления на выбор дочери никакого не оказывает. Она вольна принимать или не принимать предложение». Вообще, у тунгуса замечается такая же любовь к индивидуальной свободе, как и у южного ди-сца. Все их старшины, как родовые, так и ведомственные – выборные лица. «До покорения тунгусов русскими, – пишет Латкин, – между их племенами постоянно происходили раздоры и побоища. У них и теперь еще сохранились предания о славных бойцах и воителях, к которым обыкновенно примыкали более малочисленные и небогатые семьи, и таким образом образовались их роды, так что подобный боец или воитель составлял ядро, около которого группировались его сородичи и соратники, тем более, что такой богатырь почти со всеми был еще и в кровном родстве, вступая в супружество с дочерьми примкнувших к нему семьян, которые считали за великую для себя честь породниться с богатырем... В старые годы между тунгусами существовала вендетта или наследственная месть за кровные обиды... Прежде тунгусы отличались мужеством, отвагой, ловкостью, добросердечием и правдивостью. Характер у них, вообще, пылкий и легко возбуждающийся; вместе с тем тунгус безусловно ловкий и неустрашимый охотник. Тунгусы хорошо владеют кузнечным инструментом, даже сами выделывают охотничьи винтовки... Летом, при рыбной ловле, плавают в легких берестяных лодках с плоским дном, удобным для переноски на голове, и весьма неустойчивых для непривычного, но тунгус не боится в ней плыть через стремнины и пороги, бойко гребя веслом. Против воды они в этих лодках настолько быстро идут, что обгоняют тихоходные енисейские пароходы... В тайгах тунгусу всюду дорога... Тунгусы не боятся и медведя; некоторые бьют его один на один из своих небольших винтовок; подчас же выходят на него, имея в руках только пальму (нож, прикрепленный к палке)...» У Латкина мы находим еще одно интересное указание, которое заслуживает быть приведенным: «Тунгусы, – говорит он, – при круговом танце, вокруг воткнутой в землю палки, припевают в такт, переступая с ноги на ногу, – и так проводят иногда всю ночь». Мы знаем уже, что усуни первоначально жили в южном Алтае; в южную же Сибирь удалились впоследствии и некоторые роды ди-сцев (дили, динлины). Таким образом уже a priori следует допустить, что черноволосые аборигены этой страны (главным образом уйгурские поколения) должны были иметь значительную примесь крови белой расы. Подкрепить это предположение какими-либо историческими свидетельствами мы, к сожалению, не можем; но зато мы располагаем данными, которые, в виду вышеизложенного, могут считаться весьма ценными. Уйгуры, говорит нам история, подразделялись на множество независимых друг от друга родов, имели выборных старшин, отличались, по крайней мере в первый период своей исторической жизни, свободолюбием (что и служило им главной помехой к сплочению в одно политическое целое) и чрезвычайной храбростью; на их долю выпало играть на севере Средней Азии ту же роль, которую искони играли ди-сцы на юге, с той лишь разницей, что силами ди-сцев распоряжались черноволосые и короткоголовые китайцы, а их силами «геройствовали» черноволосые и короткоголовые тукиесцы, в обоих случаях представители одной расы – более пассивной и консервативной, с менее развитым чувством индивидуальной свободы, но в то же время проявляющей большую любовь к родине, а потому и более способной образовать прочный государственный организм. Заметим еще, что в свадебных обрядах уйгуров сохранилось ди-ское влияние: сторона жениха отбирала из табуна, принадлежавшего родителям невесты, лучших лошадей, сам же жених, как кажется, некоторое время проводил в доме тестя. О вымерших аринах Мессершмидт передает нам, со слов туземцев, что они отличались необыкновенной отвагой. В их обычаях сохранилось еще кое-что общее с ухуаньцами; так, например, ссылка преступников. Известно также, что арины и котты оказали наиболее энергичное сопротивление русским и в союзе с киргизами нападали даже на Красноярский острог. Обские остяки передавали Мессершмидту, что их страну некогда населял воинственный народ, управлявшийся старшинами и имевший особое письмо. Здесь идет речь, конечно, о пегой орде, остатки которой в ту эпоху (1721 г.) еще сохранялись кое-где в Нарымском крае. Из вышеизложенного видно, что как северные, так и южные ди-сцы отличались одними и теми же чертами своего племенного характера: горячим темпераментом, презрением к смерти, решительностью и необыкновенной отвагой; это были воины по натуре, по призванию: они вступали в борьбу ради самой борьбы и, дорожа своей индивидуальной свободой, не выносили подчинения, в какой бы форме последнее не проявлялось. Будучи подвижными, энергичными, деятельными и в то же время не отличаясь большой привязанностью к родине, они покидали последнюю, когда условия жизни в ней изменялись, и расходились всё дальше в поисках стран, где их социальная жизнь, в форме мелкой общины, управляемой выборными старшинами, могла иметь еще место. Где бы, однако, ди-сцы ни жили, их главными и излюбленными промыслами всегда были охота и рыбная ловля, которые вполне удовлетворяли их бродячим наклонностям, их предприимчивой натуре, в высшей степени самостоятельной и рыцарской; они не выносили деспотизма, но и сами никогда не были деспотами ни в семье, ни в кругу своих рабов и подчиненных. В силу этих расовых особенностей характера, а также отсутствию в их натуре похотливости, ди-сцы являются в Азии единственным народом, у которого моногамия составляла первичную и основную форму брака. Но будучи бродячим народом, ди-сцы легко воспринимали и элементы культуры: китайцы дают нам на этот счет множество доказательств. Восприимчивые, легко возбуждающиеся, ди-сцы искали общества. Их собрания, отличавшиеся редким весельем, сопровождались музыкой и пляской. Про них китайцы писали, что «они умели весело пить вино», не делаясь мрачными пьяницами, подобно соседям – черным короткоголовым. Их любовь к детям и родственникам поражала китайцев. Они всегда были готовы помочь своим одноаульцам или односельчанам, и эта характерная их черта всецело удержалась и у их потомков: про сойтов, например, пишут, что некоторые их работы имеют общественный характер. Вообще, на ди-сцах вполне оправдывается та общая характеристика белокурой расы, которую дает нам Лапуж. Длинноголовые блондины, говорит он, не были способны к систематическому труду и бережливости; поэтому, несмотря на то, что им нельзя отказать в известной инициативе, их техническое развитие всё же стояло бы у них всегда на низкой ступени, так как для новых открытий необходим прежде всего запас знаний, орудий и материалов, могущих послужить исходной точкой для новых идей, а их-то они и не в состоянии были бы накопить; вот почему также у них не могло бы возникнуть и более сложных общественных установлений. Они жили бы исключительно грабежом и охотой и вели бы бродячий образ жизни, столь, впрочем свойственный их натуре. Для них отечеством была вся вселенная. Будучи предприимчивыми, они решались на всё и вступали в борьбу из любви к ней, а не из расчета на прибыль. Умственный их кругозор был очень широк, их пожелания и помыслы – смелы, поступки же соответствовали последним. Прогресс – у них врожденная страсть (оттого-то они так и переимчивы). Они требовали уважения к индивидуальной свободе и скорее старались сами возвыситься, чем унизить других. Вообще же, в смешанном обществе они были активным началом. Во время феодализма светловолосые длинноголовые составляли дворянство, а художественные памятники Египта, Ассирии и Халдеи доказывают, что высокорослый блондин и там выступал в качестве героя; тип Ахиллесов и Агамемнонов сохранился еще среди блондинов Скандинавского полуострова, да и римские патриции имели то же происхождение... До завоевания Галлии римлянами, говорит Лапуж далее, в ней насчитывалось около 5-6 миллионов населения, короткоголовых и блондинов. К этим выводам Лапужа большинство относится с сомнением. Действительно, они основаны на непроверенном материале. Но в главных чертах они, безусловно, верны, и вся история дисцев служит тому доказательством. В силу вышеизложенных причин численность белокурых может возрастать лишь весьма медленно. В случае же их смешения с короткоголовыми идти даже быстро на убыль, так как метисы дают большой процент в пользу последнего типа. Именно, такая судьба постигла как северных, так и южных ди-сцев. Уже китайцы заметили, что у хагясов мужчин меньше, нежели женщин, и что то же явление обнаруживается и у южных дисцев, например, у лао, ло-маней и рыжеволосых яженей; а позднее о тех же хагясах Абульгази писал, что настоящих киргизов осталось уже немного, но что их имя в его время стали принимать те монголы (тюрки), которые переселились в бывшие киргизские земли. Ныне же к северу от Гобийской пустыни нет уже ни одного рыжеволосого племени: ди-сцы частью погибли здесь во взаимной борьбе, частью в войнах с короткоголовыми, частью же слились с этими последними, образовав несколько смешанных народностей, отличающихся более высоким ростом, чем остальные монголоподобные племена; таковы казахи, сойоты, кость мэркыт у торгоутов и т. д. Насколько возможно судить теперь по дошедшим до нас отрывочным известиям о религии ди-сцев, мы должны думать, что у них одновременно существовали все три стадии религиозного мышления, а именно – поклонение природе (тотемизм), шаманизм и, наконец, поклонение предкам, не развившееся в антропоморфизм, может быть, благодаря лишь тому обстоятельству, что ди-ской общине были в то время чужды монархические принципы. Припомним, что у одних ди-сцев существовал культ Пань-ху, в котором более древний тотемизм (культ собаки) слился с культом предка, у других культ лошади, который слился с культом предка (Ма), что цоньские мани, «ло-у» и «мосе» (mosso) поклонялись небу, «хей-лоло» – звездам, «бэ» – духам гор и деревьев, ухуаньцы – небу, земле, солнцу, луне и звездам и т. д. Шаманы (даси, банма) играли у них видную роль и обыкновенно призывались к больному для изгнания из его тела злого духа. Но уже в ту эпоху, в которую застает дисцев история, основой их религиозных воззрений был культ предков и героев, культ, который за время господства в Китае Чжоу.ской династии получил полные права гражданства и в этой стране (даосизм, конфуцианство). Насколько у ди-сцев все общественные установления были связаны с поклонением предкам, видно хотя бы из того, что новобрачная, вступая в дом своего мужа, приносила жертву его предкам – обычай, который и до сих пор удержался в Китае. У ди-сцев не было настоящего идолопоклонства; но они приносили жертвы изображениям своих предков. Мысль ставить на могилах статуи явилась, конечно, у ди-сцев в позднейшее время. Она возникла из предположения, что дух умершего некоторое время витает над трупом. Для того, чтобы дать ему приют, первоначально втыкались в могилу сосновые (?) ветви, заменившиеся затем деревом и камнем, которым стали придавать человеческую форму. Может быть, однако, этой второй стадии в развитии идолопоклонства предшествовал обычай ставить над могилой чучело покойного. Вероятно, позднее статуи заменены были писанными изображениями предков; так, мы знаем, что мяо, имевшие общие могилы, покрывали стены «зала предков» их изображениями. В этой стадии культ предков или гуев перешел и к китайцам, которые стали по традиции изображать их рыжеволосыми, причем, однако, в их представлении гуи перестали уже быть предками, а явились лишь духами – демонами. Это единственно возможное объяснение того факта, что китайцы рисуют гуев рыжеволосыми. Сохранились указания, что уже во времена Чжоуской династии китайцы имели обыкновение рисовать портреты чужеземных послов, и что тот же обычай удержался и в последующие времена; так, китайцы, например, пишут: «Министр Дэ-юй представил... так как хагясы открыли свободное сообщение с Серединным государством, то надобно написать портрет их государя для показа будущим векам». «Янь-ши-гу представил доклад, в котором просил дозволения по примеру Чжоу'ских историографов, во времена Ву-вана составивших Ван-хуй-бянь, составить Ван-хуй-ту, где были бы нарисованы и описаны одежда и убранство инородцев (маней)...» и т. д. Более систематическую работу в этом направлении предпринял император Цянь-лун, по приказанию которого был составлен замечательный труд, озаглавленный Хуан-цзин-чжэ-гун-ту и представлявший иллюстрированное описание инородцев Китая. Такие альбомы могли, без сомнения, служить прекрасным источником для заимствования и, надо думать, что и нань-гучэнский художник имел один из них под руками, когда писал Ян-вана и гуев. Несравненно труднее определить, к какому из ди-ских племен принадлежали оригиналы, с которых рисовали эти портреты. Если сравнить одеяние гуев и какого-нибудь «мяо-лоло» прошлого столетия, то оно окажется почти тождественным. Но того же нельзя сказать про прическу, которая у гуев весьма своеобразна: волосы с висков зачесаны у них кверху, темя же, сплющенное в гребень, выбрито. Обычай придавать черепам особую форму среди ди-сцев, по-видимому, не был распространен; он практиковался лишь в некоторых частях Восточного Туркестана, первоначально населенного также одними лишь племенами белой расы. Так, Сюань-цзан говорит, например, о жителях владения Цзе-ша: они имеют «наружность пошлую и неблагородную. Зрачки у них зеленые. Тело раскрашивают. Новорожденным в обычае приплющивать голову». О Куче он пишет также, что там, «когда родится ребенок, ему сплющивают голову, придавливая дощечками», взрослые же стригут волосы вплотную. Обычай брить голову распространен был и у уханьцев. Но, вообще, этот обычай ди-сцы могли заимствовать и у того народа, с которым смешались, так как в шоу-гуях ясно заметна значительная примесь чужой крови: отсутствие растительности на лице, широкий подбородок у одного из гуев, выдающиеся скулы – всё это свидетельствует, что перед нами метисы, удержавшие весьма мало ди-ских черт. Тогда как шоу-гуи – портреты людей, выхваченных из народа, оригинал Ян-вана, был, вероятно, действительно старшиной племени; вот почему он и удержал более ди-ских черт: большой рост, рыжие густые усы и бороду, крупный нос и т. д. Выбритое темя он покрывал оригинальной шапочкой, крашенной ушами (не была ли эта шапочка из шкуры, снятой с головы какой-либо кошки?) и (вероятно) глазками павлиньих перьев; его верхнее платье – длинный халат с воротником, собранный на груди и подпоясанный кушаком с металлическими бляхами, – сделанное из шелковой материи, не носило никаких украшений, наконец, на рисунке видны штаны и высокие с узкими и загнутыми носками сапоги, какие были в употреблении только у горцев. Сходное одеяние, может быть, мы и теперь могли бы найти у инородцев южного Китая. На этом я считаю возможным закончить исследование вопроса о том, в силу каких причин китайцы рисуют своих гуев рыжеволосыми"
goutsoullac: Хунну Нужно признать, что политическая жизнь в Монголии развивалась только в северо-западной её части, а равно по восточной и южной её окраинам, тогда как срединная Гоби искони оставалась пустынной, и во-вторых, что более чем за 25 веков до нашей эры по всем вышеуказанным местам Монголии скитались орды кочевников, преимущественным занятием которых было скотоводство. По племенному своему составу эти орды, по крайней мере обитавшие на севере и востоке, были весьма разнообразны, и хотя у китайцев все они были известны под единым названием «бэйди» («бай-ди»), то есть северных варваров. Каждый народ получал своё название от имени владетельного дома, которым он управлялся. В Южной Монголии к основному населению постоянно примешивались выходцы из Китая. Известно, напр., что в 1797 г. до н. э. китайский удельный князь Гунлю удалился в Монголию и начал вести здесь кочевую жизнь. Ведя постоянные междоусобные войны, племена Монголии иногда заключали между собой и союзы, при чём обыкновенно делали набеги на Китай, посылавший дары предводителям племён и тем откупавшийся от их вторжений. Когда с 480 г. до н. э. Китай разделился на семь уделов, кочевники Монголии нередко служили одним уделам против других. Такой порядок вещей ещё более научил кочевников набегам на Китай, а китайцы начали совокупными силами оттеснять их на север. Из ранних племён выделяется племенной союз Сян-би, заключивший с Китаем в середине I века н. э. союз против Северной Хунну. Первое серьёзное поражение сянбийцы наносят хунну в 87 году н. э. В начале II векасянбийцы уже настолько сильны, что совершают набеги на Китай, однако терпят постоянные неудачи. В 141 году родился великий сян-бийский полководец и император Таншихай. Императором(старейшиной) Сян-би он становится в 14 летнем возрасте через 2 года он наносит урон динлинцам и сокрушительное поражение хунну и вытесняет их из забайкальской степи. В 166 году Таншихай отражает китайцев вторгшимся в земли сянби. Умер первый император в 181 году Сянбийская держава Тоба-Вэй просуществовала до середины третьего века. С древнейших времён до XII века За три века до н. э. три сильных удела, прогнав «северных варваров», укрепились со стороны их длинными стенами, по объединении же Китая под властью Цинь Шихуанди эти отдельные стены были соединены и составили собой одну Великую стену Китая. У оттиснутых на север кочевников к 214 г. до н. э. образовались три сильных ханства: в Восточной Монголии — Дун-ху, в Средней Монголии, — самое большое, Хунну, от Ордоса по всей Халхе, и к западу от Ордоса — Юэчжи. Властитель Хунну, Модэ Шаньюй (209—174), покорил Дун-ху, рассеял Юэчжи (ариев) и объединив под своей властью все пространство Турана, основал империю хуннов, простиравшуюся от пределов Маньчжурии на востоке до киргизских степей на западе и от Великой стены на юге до нынешних пределов России на севере. В 202 году Модэ начал опустошительные набеги на Китай, окончившиеся тем, что китайский двор признал туранского хана равноправным и обязался выдавать за него своих царевен, посылая ежегодно известное количество даров. При преемниках Модэ прибывавшие с царевнами китайцы научили хуннских правителей управлять на основании законов, взимать подати и вести письменные ведомости. С 71 г. до н. э. возникли несогласия в царствующем доме хуннов, значительно его ослабившие. Несколько возвысились хунны снова лишь при Хуханье-шаньюе (57—31) и существовали самостоятельно ещё около двух с половиной веков; засим южные области их ханства поддались Китаю, северные же погибли всецело от внутренних несогласий. При Хоувэйской династии (386—532) инородцы, обитавшие в Монголии, назывались жоужань; после них на сцену выступили тюкюэ, подчинившие своей власти весь северо-западный край, между тем как юго-восточными и южными степями владели сначала кидании (Ху-дане), потом кумане (ху-мане); возникали и другие дома, управлявшие под эгидой китайцев и получавшие от них как свои титулы, так и поддержку своей власти. В период Танской династии (620—901) особенно усилилось племя хуйхэ, или уйгуров. В летописях Танской династии впервые встречается имя ман-гу; они называются здесь «шивэй монгу». В X и XI вв., по летописям Сунской династии, прозвание «шивэй» отпадает, и ман-гу именуются уже просто «мэнгу», «монгу». Весьма вероятно, что первоначально это имя принадлежало одному из племён народа шивэй, которое, постепенно возвышаясь, распространило своё название и на другие племена, кочевавшие в XI веке на севере и востоке Монголии. Сами ман-гу не сохранили никаких воспоминаний о событиях своей древней истории; они помнят лишь, что первоначальные стойбища их располагались по Кэрулэну до верховьев рек Нонни и Аргуни, а засим украшают своё происхождение легендами. По одному мифу ман-гу произошли от серого волка и пёстрой лани; другая легенда сообщает, что родоначальник монголов, Буданцар, был чудесным образом зачат некоей вдовой Алань-гоа от связи с тэнгрием (небесным духом). Сян-бийцы победили, но уже к 235 г. их держава развалилась на части. Хунны были побеждены и образовали четыре ветви, каждая из которых имела свою судьбу. Одна из них, наиболее неукротимая, отошла через степи современного Казахстана в междуречье Урала и Волги в поисках новой родины . Вторая-"малосильные хунны"-осела в Тарбагатае и овладела Семиречьем, после чего не раз удивила Азию своими подвигами. Третья, наиболее инертная, осталась на родине и смешалась с победителями, вследствие чего в сян-бийском языке оказалось огромное количество тюркских слов. Наконец четвертая ветвь осела по обе стороны Великой стены, в Шаньси, Ордосе и Алашани. Именно эта ветвь хуннов взяла на себя инициативу восстановления былой хуннской славы, несмотря на то что ее положение было наиболее тяжелым. От родной Степи они были отрезаны сян-бийцами и находились в руках китайского правительства, отнюдь к ним не расположенного. Лишь падение династии Хань дало хуннам шанс на освобождение, да и то не сразу. Во время кровавых десятилетий Троецарствия хунны ничем себя не проявили. В волнениях, обуревавших китайский народ, они участвовали так, как будто это были их волнения. Сначала массы хуннов примкнули к "желтому" движению, потом, когда оно пошло на спад, явились к Цао Цао с изъявлением покорности и снабдили его степными конями для обновления кавалерии (203 г.) . Это спасло их от истребления. Правительство Цао-Вэй разделило хуннские кочевья на пять отделов, поставив во главе каждого потомка хуннских князей. Однако эти князья были подчинены специально назначенным чиновникам-наблюдателям. Общее количество хуннов в то время исчислялось в 30 тыс. семейств, т.е. около 150 тыс. человек, но расселены они были на очень большой территории и жили среди китайцев, не смешиваясь с ними. В 265 г. прикочевали хунны, "ранее убежавшие в степь - всего 20 тыс. семейств - и просили принять их в подданство. Их поселили в Хэси". В конце III века зафиксированы только два возмущения: в северной ставке хуннов в 271 г. "взбунтовался шаньюй Мэн" . Он был убит подосланным убийцей. В 291 г. восстал хуннский Хаосань, но был схвачен своими же старейшинами, и восстание погасло. Хунны жили в покое и накапливали силу. Это было затишье перед бурей. Другим большим племенем были цзелу, обитавшие на берегах реки Хэйшуй. Это племя образовалось из хуннских "рабов", освободившихся при распаде хуннского общества (25-85 гг.). Основными занятиями их были скотоводство и охота. "Они не тождественны племенам запада, которые принадлежали к Вэйби (сян-би). Они не одной расы: среди них имеются тан-ху, и динлины и кяны (тибетцы), которые живут вместе с ними. И это потому, что первоначально они были рабами хунну". Слово "цзелу" произносилось в древности "qul", что на современных тюркских языках означает "раб". Однако еще в VI-VIII веках это слово имело совсем другое значение: иноплеменник, или подчиняющийся чужому государю . Собственно говоря, описание "Вэй люе" соответствует именно древнему значению, без оттенка личной неволи. Хунны во времена своего могущества принимали к себе эмигрантов из Ханьской империи, в том числе и китайцев . Эти пришельцы жили среди хуннов, но не становились членами родов, что было, с точки зрения хуннов, необходимо, чтобы быть полноправным членом их общества. Общность социального положения и исторической судьбы спаяла разноплеменных эмигрантов в монолитный коллектив не менее прочно, чем это бывает при единстве происхождения. Кулы (кул-ху) объяснялись друг с другом по-хуннски и по этнолингвистическому признаку должны были быть причислены к хуннам. Однако ни хунны не считали их своими, ни кулы (кул-ху) не претендовали на то, чтобы войти, хотя бы путем браков, в хуннские роды. Им и без того жилось неплохо, наверное, даже свободнее, чем природным хуннам. В политическом отношении кулы(кул-ху)были вполне лояльны хуннским шаньюям (титул вождей), потому что отнюдь не стремились попасть обратно в Китай. Совместные походы и соседство роднили их с хуннами, а дети беглецов, переженившись между собой, составили целостность, которую китайцы III века приравняли к этнической. Думается, что они были правы. Каждый этнос есть целостность, исторически сложившаяся из различных субстратов. Каким бы монолитом ни представлялся нам тот или иной изолированный народ, когда-то и он был в стадии становления, т.е. стадии спайки различных, до него существовавших народов. Какие же основания отказывать в названии этноса хуннским кулам, если они кристаллизовались в нечто целое. Другое дело, что продолжительность существования этноса хуннских кулов (кул-ху)была мала, но зато роль их в событиях IV века оказалась большой. Иными словами, здесь мы наблюдаем интереснейший вариант этногенеза от начала до конца, который следует плодотворно анализировать, что мы и сделаем, после того как будут изложены все его перипетии. У ПОДНОЖИЯ ТИБЕТА На западной окраине Китая, в современных провинциях Шэньси и Ганьсу, жили бок о бок два разных народа: пастухи кяны, народ тибетской группы, и земледельцы ди. Это были два разных народа , в древности говорившие на разных языках .Они распадались на несколько племен, из которых наибольшее значение для истории имели танчаны, дансяны, ди-бома в Сычуани и байланы. Впоследствии эти племена жундиского (жуны) происхождения, слившись, образовали средневековых тангутов (тан-ху) . Несмотря на продолжительное общение с китайцами, они сохранили еще в III веке своих князей и свой быт. Хотя большинство их знали китайский язык, но у себя дома они пользовались языком ди (жун и ди). Наряды и обряды их были похожи и на китайские, и на тибетские. Китайцы иногда фигурально называли их "динлинами", но это не этноним, а метафора, подчеркивающая европеоидность как отличительную черту. Настоящие динлины были другим народом и жили не в Китае, а в Сибири. Коротко поясним изложенное выше: в древности в Восточной Азии существовали две европеоидные расы 2-го порядка: динлины и ди. Долихокранные динлины издавна жили в Южной Сибири и принадлежали к кроманьонскому типу в широком смысле слова . Китайцы в древности называли Саянские горы Динлин, подчеркивая этим локализацию странного для них народа. Ди и родственные им жуны (жун и ди)обитали на территории современного Китая от оазиса Хами до Хингана и в Сычуани . Они были также европеоиды, но брахикранные, близкие к памиро-ферганской расе. Потомки ди, смешавшиеся с монголоидными тибетцами, встречаются среди амдосских кочевников, ныне неправильно называемых тангутами . Необходимо отметить, что этноним "тангут"(тан-ху) - это средневековое название минягов (ман-ху) одного из племен ди (жун и ди). Теперь оно благодаря ошибочным и легкомысленным отождествлениям XIX века перенесено на кочевых тибетцев Амдо и Кама, т.е. на совсем другой народ. Однако этноним "тангут" (тан-ху) употребляется правильно в цитируемой научной литературе. СЯН-БИ Воинственные роды сян-би, захватив Халху, рассеялись в ней и в III веке потеряли те зачатки государственности, которые у них были во II веке. У себя на родине, в южноманьчжурской степи, они сохранили жизнеспособность, но, подобно южным хуннам, подверглись влиянию китайской культуры. Это влияние сказалось на сян-би даже больше, чем на хуннах, так как последние имели развитую традицию кочевой культуры, а сяньби-примитивную. Богатства Китая сильно притягивали к себе кочевников, и в III веке сяньбийский владетельный князь Мохоба перекочевал во Внутренний Китай и поселился около Пекина. В подражание китайским вельможам он нарек свой род фамилией Муюн, и под этим названием его государство вошло в историю. В 281 г. Муюн Шегуй получил от императора титул великого шаньюя, но вскоре отношения испортились, и сян-би начали набеги на Китай. Однако главным противником Шегуя был не громадный бессильный Китай, а маленькое крепкое княжество Юйвэнь, союзное с империей Цзинь. Наследник Шегуя, Муюн Хой, с 285 по 289 г. вел активную войну против Китая и заключил мир, лишь получив признание себя главой всех сяньби. Из-за этого он поссорился со своим северным соседом - державой Юйвэнь, но заключил союз с державой Дуань, скрепленный браком . В 302 г. юйвэньский шаньюй Мохой осадил Муюна Хоя в Гичене (в Маньчжурии), но был разбит . В 307 г. Муюн Хой объявил себя великим шаньюем сяньби; хотя этот титул отражал лишь его претензии, а не реальное положение, но можно считать 307 год датой основания южносяньбийской державы. Три года спустя 700 сян-бийских семей откочевали на запад и добрались до плоскогорья Цайдам, где на берегах оз. Кукунор основали царство Тогон, или Туюйхунь. Название народа восходит к имени его первого вождя, брата Муюна-Хоя. Описание быта и нравов населения Тогона может быть распространено и на южноманьчжурские племена сян-бийцев.. Южные сян-би были убежденными кочевниками, причем даже получаемые товары, продукты, сведения в китайской словесности и наличие городов не могли помешать им жить в юртах и палатках. Самым тяжелым преступлением считалось конокрадство-за это полагалась смертная казнь. Осужденному обертывали голову куском холста и побивали камнями. За прочие преступления налагали денежную пеню или били палками. Административные единицы были не родовые, а военно-территориальные, во главе единиц стояли сотники, тысячники, предводители. Не было постоянных налогов, но в случае необходимости в средствах по разверстке собирали с зажиточных семейств нужные суммы. Женщины заплетали волосы в косы и украшали их жемчугом и золотыми поделками. Тогонцы очень ценили оружие. На вооружении у них состояли лук, палаш, щит и панцирь. Копье не упомянуто; это показывает, что тактика ударного боя еще не вошла в употребление. Брачные обычаи не отличались от хуннских, очевидно, они общие для всех азиатских кочевников. В состав тогонцев, кроме муюнов, вошло племя "белые" сяньби. Говоря о сян-бийцах, необходимо заметить, что к их этническим подразделениям совершенно неприменима принятая в этнографии номенклатура: род, племя, народ, а отсюда и такие социально-политические определения, как, например, племенной союз, государство и т.п. Роды и племена у них были, но либо они возникали и распадались с невероятной быстротой, либо впитывали в себя осколки распавшихся племен, или даже принимали к себе отдельных людей и тем самым меняли свое этническое лицо. Язык отличал их от хуннов; язык и культура - от китайцев; язык и обычаи-от тибетцев; и все время возникали то хунно-сян-бийские, то тибето-сян-бийские, то более или менее окитаенные сян-бийские образования. При этом сян-бийские этносы (только так их и можно назвать) делились, как мы видели на примере Тогона, и начисто забывали о своем родстве. Вместе с тем инкорпорация иноплеменников была не повсеместна. Иногда их почему-то не принимали в свою среду, а предпочитали перебить или продать в Китай, где цены на невольников были высокими. И при этакой этнической текучести среди сян-бийцев наблюдается жертвенный патриотизм, принимающий совершенно странные для нас формы. Например, опальные принцы дома Муюн, принужденные эмигрировать, предавали приютивших их соседей ради своего царя, который их после победы казнил. Видимо, у сян-бийцев были какие-то принципы поведения, хорошо им известные и строго соблюдаемые, но для нас непонятные. Равным образом к сян-бийским владениям неприменимо ни одно из европейских определений. Это не государства, потому что сян-бийцы находились на стадии военной демократии. Но это и не родо-племенные союзы, так как существовал институт сильной и наследственной власти, опиравшейся на народ-войско, по отношению к которому все покоренные инородцы, как кочевые, так и оседлые, являлись податным сословием. Эта оригинальная система общественного устройства базировалась на кочевом быте и взаимопомощи. Сян-биец не мог обеднеть. Если он терял свой скот из-за падежа или угона врагами, соседи давали ему по овце, и через два-три года он восстанавливал свое хозяйство. Помимо этого он сам шел в набег и либо возвращался богатым, либо не возвращался вовсе. Сян-бийцу нужны были не богатство, оставшееся в руках его жены или матери, а вес и положение в той системе, в которой он находился. Смысл его жизни составляли почести и власть, ради которых он не щадил ни чужой, ни своей жизни. При всем этом сян-бийцы были очень способным и переимчивым народом. Они легко усваивали и китайскую грамоту, и хуннские аристократические традиции, и тунгусские моды вроде ношения кос, и способы изготовления яда для стрел,. В сяньбийских ордах всегда наблюдалось смешение собственных обычаев с какими-нибудь чужими, что дает основание называть их "химерными этносами". Но во всех них было что-то, что давало древнекитайским историкам право объединять их в одну группу. Это не языковая общность, потому что, хотя сян-бийцы пользовались ман-гу языком, но диалекты его сильно разнились, и заимствования из тюркского и китайского языков это различие усугубляли. Большую роль в этногенезе играла историческая судьба, но и это не исчерпывает проблемы. Юйвэнь. Воинственное племя татабов, ранее подчинявшихся державе Хунну, в III веке н.э. заняло горную область к востоку от верхнего течения Ляохэ до Сунгари. Там они жили обособленно, управляясь хуннскими старейшинами. Старейшины их были выборные, но из определенного шаньюева рода Юйвэнь. "Язык их весьма отличался от сян-бийского" , и они все время враждовали с Муюнами. В 302 г. глава их принял титул шаньюй. Китайское правительство признало Юйвэнь и имело с ним родственную связь-дочь императора Пин Вэньди была выдана замуж за юйвэньского вождя. Очевидно, Китай хотел создать из Юйвэни противовес против напиравших с севера сян-бийцев. Из всех южных сян-бийцев Юйвэнь была китаизирована меньше всех. Это видно из того, что они не заимствовали китайский обычай носить волосы, а проникновение чужой культуры немыслимо без стремления к подражанию. Юйвэнь была хунно-сянбийской химерой. Ничего не говорят о происхождении киданей и другие, более поздние по сравнению с «Вэй-шу» династийные истории, такие, как «Суй-шу», «Бэй-ши» и «Цзю Тан-шу». Первые два источни¬ка, по существу, повторяют данные «Вэй-шу», внося в них лишь небольшие уточнения: «Предки киданей одного корня, но раз¬ной ветви с кумоси. Как те, так и другие были разбиты родом Мужун и бежали в местность между Сун и Мо» [33, гл. 84, л. 196]; «Владение киданей находится к востоку от кумоси. Они -одного корня, но разной ветви с кумоси. Как те, так и другие были разбиты Мужун Хуаном и бежали в [местность] между Сун и Мо» [41, гл. 94, л. 19а]. Что касается «Цзю Тан-шу», то в ней вообще ничего не го¬ворится о происхождении киданей, а только сообщаются дан¬ные о месте их расселения: «Кидани живут к югу от р. Хуаншуй (Шара-Мурэн) и к северу от Хуанлуна, на бывших сяньбийских землях, расположенных в 5300 ли к северо-востоку от столицы [Чанъань]. На востоке они соседствуют с Гаоли, на :западе соприкасаются с владением сисцев, на юге доходят до области Инчжоу, на севере — до земель шивэйцев» [46, гл. 1996, л. 5а]. Уже в конце II века на территории современной Мон¬голии насчитывалось более 50 отдельных кочевий. Не все из них вошли в историю под своими названиями, но наиболее крупных сохранились сведения, оставленные китай¬скими авторами. К этим кочевьям относятся: ухуань, туфа, шивэй, кумоси (кимаки), кидань, туюн-хунь(дун-ху), жуань-жуань(авары), мужун, тоба. Шивэйцев китайские авторы связывают с киданями. В «Суй-шу» о них говорится: «[Шивэйцы] относятся к ветви киданей.Живущие на юге называются киданями, живущие на севере — шивэйцами» '[33, гл. 84, л. 206]. Следует отметить, что, если все племена и народы, о которых рассказывается в «Суй-шу», выделяются в специальные разделы, сведения о шивэйцах при¬водятся в одном разделе с киданями и начинаются даже не с красной строки. Этим как бы подчеркивается этническое род¬ство между шивэйцами и киданями, о котором говорит автор» «Суй-шу». То же самое повторяется в «Цзю Тан-шу» и «Синь Тан-шу»: «Шивэйцы относятся к отдельной ветви киданей» [46, гл. 1996, л. 96; 50, гл. 219, л. 66 «Язык [шивэйцев] такой же, как и во владениях кумоси, киданей и доумолоу» [34, гл. 100, л. 126]; «К северу от реки живут дун-шивэй (восточные шивэй), которые, по-ви¬димому, являются остатками ухуаней-» [50, гл. 219, л. 7а]. Поскольку шивэйцы связываются с киданями, кумоси и ухуанями, они также могут быть причислены к этнической груп¬пе дун-ху (дун-ху или восточные -ху) Л.Н. Гумилев не пытаясь опровергнуть точку зрения В.П. Васиьева о происхождении и значении названия «монгол», отвечает: « Племенное название мэн-гу («монгол») очень древнего происхождения, но встречается в источниках очень редко, хотя отнюдь не смешивается с «дада» (татарами)». В.П. Васильев : «Мы не можем пропустить темного рассказа о вражде цзиньцев с монголами или мэнъ-гу …Официальная цзиньская история не упоминает ни слова об этом». По мнению академика, это «проишествие» намеренно не указано и в Юаньской истории. Согласно другим источникам, «минъ-гу», «мэнь-гусы», или «мэнъ-у» жили на север от ньючженей (низовья Амура); они были отважны и искусны в сражении, делалаи латы из рыбьих шкур, которых не пробивали стрелы. «В 1136 году цзиньский император послал против них темника Хушаху», «мэн-гу, погнавшись за ним, разбили около Кайлина». Цзиньцы заключили с ними в 1147 г мир. «начальник мэн-гу величал своё владение именем Великого Мангускаго Царства, а потом принял титул Цзу-юань Хуанди». Согласно персидским и китайским источникам мэн-гу был народом высоким, бородатым, светловолосым и голубоглазым.
goutsoullac: Одним из интереснейших и в то же время малоизученных вопросов истории, является вопрос об этнической и религиозной принадлежности Чингисхана и вообще собственно монгольских родов. Дело в том, что сведения, имеющиеся в литературе на этот счёт, сильно противоречивы, а в бытовом сознании, к сожалению, утвердилось представление европоцентристской школы XIX в., изображавшей монголов «и ныне дикими» язычниками- шаманистами. Оттуда же этот образ попал и в художественную литературу. Но так ли было на самом деле? Известно, что большинство кочевого населения Центральной Азии в XIII-XIVв.в. исповедовало Несторианство – восточную ветвь христианства. Но в основном это были племена покорённых кэреитов, найман, онгутов и т.д., лишь номинально носивших название “монголы”. Часть племён, например ойраты, меркиты, татары, использовали родовые культуры – генотеизм. Но монгольские рода к ним не относились. Во что же верили собственно монго – лы, т.е. немногочисленные рода, подобные роду Борджигин, прославившегося одним из своих представителей – Тэмуджином – Чингисханом? Есть и ещё один парадокс. Имеющегося изображения Чингисхана, не совпа- дают с его описаниями в источниках XIII в. Правда изображения, хранящиеся в культовом комплексе Хара – хото в Ордосе (КНР, Внутренняя Монголия), сделаны гораздо позже XIIIв., и отнюдь не является его портретами. Но тем не менее возникает вопрос, как же на самом деле выглядел Чингисхан? К какому этносу принадлежал его род – “Борджигины”? Источники, которые можно привлечь по данной проблеме, это “Сокровенное сказание Монголов”, “Антан Тобчи”, “Сборник летописей” Рашид-ад-дина, сведения армянских летописцев, и сообщения многочисленных путешествен- ников к монголам, как китайских (“Мэн-да бей-лу”,Полное описание монголо-та- тар), так и европейских (“Путешествие в восточные страны” П. Карпини и Г. Рубрука и “Книга Марко Поло”). Эти источники сохранили для нас многочислен- ные сведения по истории и этнографии монголов. Среди маститых историков, косвенно затрагивавших в своих работах инте- ресующие нас вопросы, можно назвать И. Я. Бичурина, Д. Банзарова, И. Весе- ловского, Б. Я. Владимирцова, Г. Е. Грумм-Гржимайло, Г. Е. Вернадского, Б. Дамдинсурэна, Х. Перлээ, Э. Хэниша, Л. К. Гумилёва, Л.Л. Викторову и Т. М. Михайлова. Однако, они занимались лишь тем или иным аспектом этой проб- лемы, рассматривали отдельно религиозные и этнические вопросы, без их взаимосвязи, и специально не занимались данной проблемой. Но тем не менее внесли определенный вклад в разработку вопроса. Особенно интересны в данном отношении работы Банзарова, Хэниша, Грумм-Гржимайло и Гумилёва. Целью настоящей работы, является попытка преодоления ложного мифа бытового сознания и, к сожалению, и исторической науки ХIХ в., о том, что мон- голы были забитым, недоразвитым народом Центральной Азии, и что главен- ствующим у них был языческий шаманизм. Что они “дикие варвары незнающие чести” и т. д. и т.п.. А также попутно обобщить и проследить этническую и ре- лигиозную историю монгольского рода Борджигин. Этническая история и легенды. Источники сохранили многочисленные описания внешнего облика Чингисхана, приводившие многих историков в недоумение. Ведь согласно описаниям, Чингисхан был высок ростом, длиннобород, светловолос голубоглаз, ну прямо- “истинный ариец”. Может быть, это обычное преувеличение, вечная попытка придворной историографии и народного эпоса выделить героя из общей массы, показав, что даже и внешне он был отличен от всех прочих? Но источники так же говорят, что таковы были все в роду Борджигинов. Да и само название “Борджигин”, по словам персидского историка XIIIв. Рашид-ад-дина, означает “имеющий голубые глаза” Что это был за род? И откуда он среди огромного количества низкорослого, черноволосого, безбородого и черноглазого населения? И как они сохранились на протяжении стольких столетий и не смешались с подавляющим большинством? Ответ на эти вопросы нам даст этническая история монголов. Однако, прежде чем перейти непосредственно к изложению этнической истории монгольских родов, нужно чётко поставить грань между собственно монгольскими родами, так называемыми “Нирун”, т.е.-“чистые”, и теми родами и племенами ко- торые вошли в состав государства “Хамаг Монгол” в 1206 г., и были объединены Чингисханом общим этнонимом “монголы”. Родов “нирун” было всего пять, а чужих- свыше сорока. И не смотря на то, что они жили на соседних территориях, происхождение их было различным. И “ниру-; ны” не смешивались с соседями, помня о своей особости. Монголы поселились в Забайкалье на реках Онон и Керулен с I века н.э. Согласно монгольской легенде, предками ядра монгольского народа были Бортэ-Чино (Сивый Волк) и Гоа-Марал (Прекрасная Лань), которые переплыв Тэнгиз (океан-степь), поселились в долине Онона. Их сына звали Бату-Чаган (“Несокрушимый белый”). Эта легенда так же проливает свет на то, почему древние монголы были так непохожи на окружающие их народы. Согласно свидетельству источников, древнемонгольские рода в отличии от остального населения Центральной Азии были народом высокорослым, бородатым, светловолосым и голубоглазым. Однако впоследствии, из-за широкой метисации с соседними низкорослыми, черноволосыми и черноглазыми племенами, их облик до неузнаваемости изменился. И современные монголы ничуть не напоминают своих далёких предков. Но в окружении “монглоидных” народов, народ с яр- ко выраженными европеоидно-арийскими чертами не мог возникнуть самостоя- тельно. Следовательно, они должны были быть принесены из мест, где европео- идность была нормой, а не исключением. Ближе всего к монголам распологались енисейские кыргызы, тоже имевшие европеоидные черты. Но монголы их своими родственниками не считали, хотя и хорошо знали их как современников и соседей. Родовая легенда монголов говорит о пересечении Бортэ – Чино Тенгиза с юго –западного направления. Это подтверждает прибытие монголов в Забайкалье из бассейна реки Тарим (современный Синцзян-Уйгурия, КНР), из разорённого китайцами княжества” Чеши”, союзного Хуннам. Народ «Чеши» принадлежал к восточной ветви индоевропейцев. Попав в середине I века н.э. по воле своего сюзерена - хуннского шаньюя (пере- селившего их на восточные окраины своей империи) в совершенно чуждую страну, они должны были приспособиться к ней, и в какой-то мере смешаться с местным населением. Но метисация была довольно слабой, что позволило долго сохранять европеоидные признаки. Об этом же говорит и генеалогическая легенда, повествующая о происхождении монголов от двух родов скрывавшихся от врагов в недоступном урочище Эргунэкун на реке Аргуни (современная Читинская область, РФ). С Х в. кончается легендарная и начинается реальная история монголов. В 970г., согласно подсчётам монгольского историка Х. Пэрлээ, родился основатель монгольского величия, предок Чингисхана в девятом колене, сын Алан-гоа и светло-русого светоносного духа - Бодончар. Бодончар, также как и его далекий потомок Чингисхан, познал с ранних лет нужду и бедность, и, согласно преданию, было время когда он жил только тем, что ему приносил его ручной сокол, который был приставлен к нему Вечным Небом. Впоследствии, именно поэтому сокол так особенно почитался Чингисханом и его потомками, изображения Сокола даже были вышиты на штандартах императорской гвардии Монгольской империи. Спустя время Бодончар подчинил какое-то небольшое местное племя и дал начало основным монгольским родам. Об этом нам повествует “Сокровенное сказание монголов.” Но откуда взялись европеоиды в оазисах реки Тарим? Согласно последним этнографическим и архологическим данным, европеоидные племена, сформировав- шись на территории Урала и образовавшие там государство Хайрат, со второго тысячелетия до н.э. стали постепенно мигрировать. Этому способствовали как перенаселение исторической родины и внутреплеменные конфликты, так и изме- нения в экологии Уральского пространства. Европеоиды стали растекаться со своей пра- родины в разные стороны. Часть из них ушла на Запад- в Европу, часть на Кавказ и в Малую Азию, часть Среднюю Азию и Иран, часть в Индию. Но часть арийских племён откочевала не в западном и южном, а в восточном направлении, В преде- лы Южной Сибири, Восточного Туркестана, Джунгарии, Ордоса и других террито- рий Центральной Азии, вплоть до долины реки Хуанхэ. Китайские источники на- зывали этих индоевропейцев “Динлины”,”Дили”, “ди”. Динлины имели высокий рост, голубые глаза, светлые (белокурые, рыжие) волосы, длинные бороды и светлую кожу. Согласно данным археологии и антропологии, они были европеоиды. Динлины знали рудное, литейное, кузнечное дело, изготовляли металлические орудия и оружие. Они знали и земледелие и ремесло и скотоводство, но были полу-кочевниками. Мужчины их носили, подобно скифам, серьгу в ухе. Динлины были храбрыми воинами, но чрезвычайно свободолюбивы и нетерпимы к тирании и принуждению. Видимо поэтому они и откололись от арийских племён и пошли искать места свободные от государственных образований (этакие казаки второго тысячелетия до нашей эры). Но вскоре именно из-за этой своей черты – излишнего свободолюбия, они были вытеснены организованными китайцами из долины Хуанхэ, а затем и из Восточного Туркестана, в том числе и из бассейна реки Тарим. Часть динлинов стали предками тибетцев и тангутов, часть ассимилирована кыргызами, уйгурами, хунну и тюрками. Их расовые признаки зафиксированы у киданей, корейцев, айнов, манчжур, кумандинцев. А часть динлинов стала и осно- вателями монгольского народа(ман-гу, ман-ху), или по крайней мере рода Борджигин. Таким образом объясняется преемственность европеоидных черт к динлинам и от динлинов к монголам(ман-гу, ман-ху). А в этногенезе рода Борджигин представля- ется следующая картина: Борте-Чино динлинский князь или глава одного из дин- линских родов, вместе с родом , пересёк Тенгис- “океан-степь” и обосновался в недоступном урочище в Забайкалье. А его потомки, подчинив небольшое местное племя, стали заключать браки с местным населением. Но жили они в относитель- ной изоляции от окружающего мира, благодаря чему им удалось сохранить европеоидные черты во внешнем облике(ман-ху, ман-гу). Но отнюдь не удивительно, что за два с половиной тысячелетия странствий по Евразии и заимствований у местного населения, язык европеоидных потомков Забайкалья изменился, и ничем не напоминал иранский или индоевропейский, а больше был похож на языки окружавшего его тюркоязыч- ного населения, хотя и с значительными отличиями. История знает много похожих случаев. Монголы (ман-ху, ман-гу) и род Борджигин в том числе, представляли собой уже новый, самостоятельный этнос, отличный как от своих далёких предков, так и от близких соседей. Но тем не менее, оставалось духовное наследие от предков, расстаться с которым, так же как и с генами не так-то просто.
goutsoullac: Л.Н. Гумилев Древние тюрки:"Слово "gul" Н.Я. Бичурин переводит как "вассал", а С.Жюльен ---подданный.Некоторые тексты орхонских надписей дают возможность уточнить значение слова "gul" и внести ясность. В "Большой надписи" Кюль-хану говорится:"...народу табгач стали они (тюрки) "кулами" своим крепким мужским потомством и "кулынями" своим чистым женским потомством". В то время тюрки жили в степи южнее Гоби своим бытом, участвовали в походах империи Тан, делали служебные карьеры и привозили из походов богатую добычу. Налицо был лишь факт подчинения иноплеменному государю без какого бы то ни было социального угнетения. Итак. основное содержание понятия "gul"---подчинение чужому. Использование кулов в 6-8 веках было совсем иным: тюрки приводили их на свои земли, селили в определенных местах и взимали с них налоги. Кроме того, женщин использовали в качестве домашней прислуги и наложниц. Можно сказать, что кулы походили на римских колонов (поселенцы). С.П. Толстов указывает на существование в тюркское время поселков, заселенных исключительно пленными, платившими тюркютам дань продуктами земледелия и ремесла". Кулы, проживающие в области Ман, прозывались Ман-кулы(манголы) 1. Нужно уметь различать племя Ман-гу (светловолосые, бородатые, голубоглазые) и образование Ман-кулы. Ман-кулы (поселенцы,манголы) не являются этносом, а являются переселенцами, которых Тюркюты захватывали в ходе военных походов и переселяли на свободные земли в области Ман. 2. Племя Ман-гу является отраслью чжурчженей, проживали в Забайкайле в гористой местности, и не являются ни скотоводами, ни кочевниками, а также никакого отношение не имеют к Ман-кулы (поселенцы,манголы). Другое название племени Ман-гу : "дикие чжурчжени", "дикие татары". Войны в 12-13-го веков племени Ман-гу против династии Цзинь, это по сути дела-- гражданская война между двумя ветвями чжурчженей. В ходе этой войны произошла смена одной чжурчженской династии (Цзинь) на другую династию--Юань (племя Ман-гу). Династия Юань:1276--1368гг. После изгнания в 14-ом из Северного Китая завоевателей было убито много очередных "китайцев с возвышенными носами", были уничтожены культурные памятники "татар", были соженны все литературные и исторические "татарские" источники. 3.Из Северного Казахстана происходит племя Великие Моголы. Свои завоевания Великие Моголы начали в 15-ом веке. Великие Моголы: 1483--1707 гг. Завоевали Афганистан, Пакистан, Индию, воевали с мамлюками Египта. Великие Моголы никак не связаны с племенем Ман-гу, и свои завоевания начали через 100 лет после истребления "китайцев с возвышенными носами" в Северном Китае в 14-ом веке. Великие Моголы не являются племенем Ман-гу, и тем более не являются образованием Ман-кулы (поселенцы,манголы).
полная версия страницы