Форум » ФИЛОЛОГИЯ-ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕ-ЯЗЫКОЗНАНИЕ » РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА: проблемы » Ответить
РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА: проблемы
Василина: На Западе обратили внимание на то, что русский писатель Лев Толстой стал сейчас в России «неличностью» по Орвеллу (nonperson). Упоминание, где-либо его имени в настоящее время является признаком политнекорректности. Московский корреспондент лондонской газеты Daily Telegrap Эндрю Осборн в репортаже из Москвы указывает, что Россию сейчас обвиняют в том, что отказалась от своего литературного прошлого в отношении выдающегося русского писателя Льва Николаевича Толстого, так как игнорирует 100-летнюю годовщину со дня его смерти. «Подобные обвинения начались после того, как выяснилось, что у Кремля нет планов отметить столетие со дня смерти Толстого. Кроме того, фильм «Анна Каренина» так и не нашел дистрибьюторов», — передает западный корреспондент. «Кремль хранит ледяное молчание о годовщине», поражается английский журналист и продолжает: «Директор фильма с участием русских актеров заявил по «Эху Москвы», что дистрибьюторы отказываются брать картину в прокат. «Я этого не понимаю», указал директор. Эндру Осборг отмечает, что даже такие далекие страны, как Куба и Мексика уже организовали фестивали, посвященные творчеству писателя, а в Германии и США публикуются произведения Толстого в новых переводах. «Дэйм Хелен Миррен и Кристофер Пламмер были номинированы на Оскар за их главную роль в англоязычном фильме «Последняя станция» (The Last Station), в котором рассказывается о двух последних годах жизни Толстого. В прошлом месяце фильм вышел на экраны Британии», передает Эндру Осборн в своем репортаже из Москвы. Напомним, что в конце января 2010 года стало известно, что решением суда в Ростовской области от 11 сентября 2009 года писатель Толстой Лев Николаевич, мужчина 1828 г. рождения, русский, женатый, место прописки: Ясная Поляна Щекинского р-на Тульской обл., был признан экстремистом в ходе одного антиэкстремистского процесса в Таганроге. В интернете выложено заключение экспертизы, которая засвидетельствовала об экстремистский характер мировоззрения Льва Толстого, возбуждавшего религиозную вражду и/или ненависть по признакам статьи 282 УК РФ, в частности в следующем высказывании: «Я убедился, что учение [русской православной] церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же собрание самых грубых суеверий и колдовства, скрывающее совершенно весь смысл христианского учения». Суд постановил, что данное высказывание Льва Толстого формирует негативное отношение к русской православной церкви (РПЦ), и на этом основании статья, содержащая данное высказывание, была признана одним из экстремистских материалов». Отметим, что Толстой является не просто экстремистом, а экстремистом-рецедивистом. В 1901 году Толстой Лев Николаевич, мужчина 1828 г. рождения, русский, женатый, место прописки: Ясная Поляна Щекинского р-на Тульской обл., уже был официально осужден за крамольные мысли в отношении РПЦ, отлучен от церкви и предан анафеме. Кроме того, царские, а затем большевистские и нынешние демократические власти России до сих пор тщательно скрывает факт принятия Львом Толстым на закате своей жизни Ислама. В постановлении русского церковного суда от 20 февраля 1901 года говорится: «В своих сочинениях и письмах, во множестве рассеиваемых им и его учениками по всему свету, в особенности же в пределах дорогого Отечества нашего, он проповедует, с ревностью фанатика, ниспровержение всех догматов православной Церкви и самой сущности веры христианской; отвергает личного живаго Бога, во Святой Троице славимого, Создателя и Промыслителя вселенной, отрицает Господа Иисуса Христа — Богочеловека, Искупителя и Спасителя мира, пострадавшего нас ради человеков и нашего ради спасения и воскресшего из мертвых, отрицает бессеменное зачатие по человечеству Христа Господа и девство до рождества и по рождестве Пречистой Богородицы Приснодевы Марии, не признает загробной жизни и мздовоздаяния, отвергает все таинства Церкви и благодатное в них действие Святаго Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию. Все сие проповедует граф Толстой непрерывно, словом и писанием, к соблазну и ужасу всего православного мира, и тем неприкровенно, но явно пред всеми». ЗАКЛЮЧЕНИЕ ЭКСПЕРТОВ по комиссионной комплексной судебной экспертизе по гражданскому делу № 3–35/08 по заявлению Прокурора Ростовской области, легшее в основу решения русского областного суда от 11 сентября 2010 года, можно прочитать по линку на этой ссылке. Между тем буквально на днях Лев Толстой был признан в России по суду экстремистом уже в третий раз. 18 марта 2010 года в Кировском суде г. Екатеринбурга на одном из многочисленных антиэкстремистских процессов, которые сейчас происходят по всей России, эксперт по экстремизму Павел Суслонов веско засвидетельствовал: «В листовках Льва Толстого «Предисловие к «Солдатской памятке» и «Офицерской памятке», направленных к солдатам, фельдфебелям и офицерскому составу, содержатся прямые призывы к разжиганию межрелигиозной розни, направленные против православной церкви». P.S. Тихо но верно действуют враги, планомерно уничтожая русскую культуру. Кем же заменят великого писателя? Как мы видим во всю продвигают Солженицына. Не удивлюсь, что скоро будут звучать имена Эфраима Кагановского или какого-нибудь Аврома Суцкевера. А картину Васнецова Виктора Михайловича (тоже теперь экстремиста) "Илья Муромец", легко закроет квадрат Малевича, получится достаточно символично. Я для себя сделал вывод — с нашей властью договариваться нельзя, прекратить беспредел можно только полностью её заменив.
Ответов - 101, стр:
1 2 3 All
Харлинн Квинзель: (с) Vladimir Emelianov Офицеры и врачи перестали писать прозу. В результате читать нечего. То, что пишут филологи, историки, - вторичный продукт. Написанное слововедом или фактоведом предсказуемо, поскольку имеет простой ключ в его научных работах. А вот то, что напишут люди, живущие вблизи смерти - офицер и врач, пограничники бытия - предвидеть нельзя. Потому что никто не видит того, что является для них повседневностью. Инженеры тоже пишут хорошо, но их мир более далек от реальности.
Олег Гуцуляк: Alina Vituhnovskaya НАСТОЯЩЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЛОЛИТЫ Собственно, загадка и настоящее преступление "Лолиты" для меня как эстета и рационалиста заключается в первую очередь в той воистину ужасающей мутации, которая произошла с героиней. Она предает лолиточность, выходит замуж, беременеет, параллельно превращаясь в "тетку". Если в мире и есть гармония, то она была разрушена в этот момент. Или, наоборот - матричная гармония и есть эта всепоглощающая бытийственность, сансарный кошмар, нечто утробное, животное, где женщина - лишь абстрактное ничто, устремленное в собственную пустоту? Лолита предает лолиточность, предает эстетику, предает самое себя. Моралистские и психологические объяснения данного феномена выглядят более чем натянуто. Как должна была поступить Лоли? Она должна была стать моделью или актрисой. Перевести эротическое в экономическое и биографическое. Так!
Олег Гуцуляк: «… Сталкиваясь с классической русской литературой, наш молодой современник чувствует, что идейно-ценностный бэкграунт, который лежит под этим пластом художественной культуры, находится в неразрешимом конфликте с окружающим его миром. Дезадаптирует, предлагает цели, ценности, критерии оценки и способы действия, неприложимые к реальности. Эти тексты чужды ему в глубинно экзистенциальном смысле. Поэтому он и ограничивает свое знакомство с русской классикой школьным курсом. Русская классическая литература и глянцевые журналы не совместимы. Они выражают онтологически не сопоставимые культурные реальности» [Яковенко И.Г. Русский вопрос и русская цивилизация : Часть первая // CIVITAS : Вестник гражданского общества. – http://vestnikcivitas.ru/docs/2025].
Олег Гуцуляк: Vladimir Emelianov День памяти Пастернака. У меня пока было три эпохи отношения к нему. Первая началась в 80-е годы, когда он был знаменем всего несоветского, и все мещане похвалялись синим томом большой серии и зелененьким томиком малой. Потом 1990 год, правительственное чествование 100-летнего юбилея и вечер в Ленинграде. Вечер вели Никита Толстой и Владимир Альфонсов. Я на нем был. Тогда же купил пластинку Льва Шилова "Читает Борис Пастернак". Все в конце 80-х слушали его голос, пропитывались диссидентством, ранее существовавшим только в узких кругах. Тогда же вышла и книга Бориса Каца о музыке в новой русской поэзии, где была глава о Пастернаке и Скрябине. Вышло журнальное издание "Доктора Живаго". Воодушевленный стихами из романа, я страшно разочаровался, когда прочел эту прозу. Ну ладно, думал я тогда, есть же стихи, есть его христианство. А потом настали 90-е. Христианство слетело с Пастернака как пух с одуванчика. И чем больше я читал его стихи, тем больше понимал, что Пастернак ничего не понимает ни в истории, ни в религии. Ему удаются только описания природы и своих интимных переживаний - любовных и каких-то мистических . Но только своих. А его стихи о войне вообще читать нельзя, ибо страшная пошлость и неведение. В конце нулевых я взялся за Месопотамию в русской литературе. Поэты стали идти в антологию как зайчики, у каждого нашлись какие-то стихи. Единственным, кто вообще не мыслил себе древний Восток, оказался Пастернак. Буквально ничего, ни малейшего шевеления в сторону прошлого. И я перестал им интересоваться. Сейчас, в начале 2020-х, Пастернак представляется мне поэтом из мира немой фильмы, умершим где-то в 1930 году, вместе с Маяковским. Его поэтика напоминает мне жесты актеров синематографа - настолько ее образы и приемы картинны, изломанны, истеричны и нелепы. Он не понимал прошлого, а будущее представлял как себя самого. И все, что от него осталось, - квазипейзаж. Как-бы-природа и как-бы-лирическое чувство. Все это гениально сделано и отторгает своей сделанностью. Декорация природы, декорация эмоций. Лишь там, где он и вправду чем-то оскорблен, уязвлен, где нарушена гармония его существования, Пастернак вдруг становится живым. Но ненадолго.
Олег Гуцуляк: Vladimir Emelianov Дичайшая история, если вдуматься. Пушкин сделал Идалии Полетике что-то такое, чего она не могла ему простить. Дантесу нужно было скрыть свое влечение к Геккерну светской интрижкой. Ему предложили Наталью Гончарову, потому что Полетика хотела мести. Гончарова приехала в дом Полетики и застала там Дантеса. Он требовал немедленного свидания, а не то застрелится. Наталья в ужасе сбежала. Полетика с помощью своих доброхотов послала Пушкину письмо с принятием в орден рогоносцев. Пушкин в первый раз вызвал Дантеса на дуэль. Дантес не хотел скандала и прикрылся любовью к сестре Гончаровой Екатерине. Двойное прикрытие! Гомоэротизма - Натальей, и Натальи - Екатериной. Состоялась свадьба. Но на бале Дантес оскорбил Наталью и получил от Пушкина второй вызов. Итог просто кошмарен: 1. Гомосексуалист сочетался браком с женщиной, вышедшей за него ради чести сестры. Екатерина родила ему четверых детей и умерла в 34 года. А он больше не женился, потому что зачем? Гомопары тогда не венчали. Это теперь он был бы счастлив у аналоя с Геккерном. 2. Пушкин погиб, защищая жену, которая была невиновна. 3. Дочь Дантеса заступилась за Пушкина и была отправлена отцом в психушку, где и умерла. 4. Главные виновники трагедии жили долго и счастливо. Полетика умерла в 1890 году и даже ездила за десять лет до того плевать на памятник Пушкину. Дантес умер в 1895 году, и тоже считал себя во всем правым. Геккерн прожил больше 90 лет. Божий суд явно не спешил к "наперсникам разврата". История просто дикая. Но главное - мы никогда не узнаем, что же такого сделал Пушкин Идалии Полетике. Из-за чего, собственно, столько крови?
Олег Гуцуляк: Марьян Беленький Великая русская макулатура Пушкин, Пушкин. Я в детстве несколько раз открывал и честно пробовал читать... Как же так? Кругом слышишь – “Пушкин, Пушкин”, а пробуешь читать – унылое гавно. Разумеется, прошло много лет, и я теперь понял, что я был неправ. Унылое гавно – не только пушкин, но и вся русская классика. Все эти толстые, достоевские, тургеневы – убогое, пыльное, старое, никому не нужное гавно. До начала 19 века кровопускание было основным лечебным редством от всех болезней. "Кровь отворяли" цирюльники. Многие погибали как раз от кровопускания. Постепенно медицина от этого отказалась. Но ни один врач и ни один минздрав так и не признал официально и не извинился от имени медицины - извините мы вам сотни лет морочили голову. Пора уже официальное признать, что чтение русской классической литературы - не только бесполезно, но и вредно. Как кровопускание. Человек, который предается этому занятию уверен, что он совершает нужное и полезное дело. На самом деле, никакой пользы от этого старого пыльного никому не нужного гавна нет и быть не может, потому что какая польза может быть от этого старого пыльного никому не нужного гавна, если все это – всего лишь старое, пыльное никому не нужное гавно! Я жду официальной публикации на сайте минкультуры России: "Так называемая "русская классическая литература" -это унылое, старое, пыльное, никому не нужное гавно. Не тратьте свое драгоценное время на эту никому не нужную херню". Когда- то лошадь была не только единственным средством транспорта, но и единственным средством доставки новостей. Можно и сегодня оседлать лошадь, чтобы доставить на ней письмо в другой город. Но на хера, если можно е-мейл послать? Великую русскую макулатуру писали люди, которые не ходили на работу, для людей, которые не ходили на работу. Не вскакивали по будильнику, не стояли часами в пробках, не ждали обеденного перерыва, конца работы, выходных, отпуска, пенсии. Им просто нехер было делать. Крестьяне были неграмотными. Писали для дворян. Которые, опять же, на работу не ходили. Когда не было интернета, комеди клабов, сальса-клубов, компьютерных игр, кино, радио, тв, глянцевых журналов , пейнтбола, стриптиза – литература была единственным развлечением. Но сегодня кому нужны все эти смены лошадей на почтовых станциях, покупки мертвых душ, первые балы наташ ростовых? Безнадежно устарело все – мотивация людей, жизнь вокруг. “В тот год осенняя погода стояла долго на дворе”. На хера мне отчет о погоде столетней давности? На хера Анне Карениной было бросаться под поезд? Жили бы втроем и все дела. Или забрали бы ребенка и уехали за границу. Французский- то как родной. Вронского в американскую армию взяли бы с повышением. Так как раз офицеры требовались. Великая русская макулатура! Один мудак прибыл с корабля на бал и несет ахинею таким же мудакам как он. Я не спорю, это перепечатывали на домашних ксероксах. Но 200 лет тому. Бездельник, шляется по тусовкам, не учится и не работает, прибыл в деревню, застрелил кореша на дуэли. Местная деревенская дурочка написала ему письмо, он послал ее нах, потом она вышла замуж . Офицер на Кавказе украл местную девку, а что с ней делать – не знает. Один пацан выяснил, что телка, которую он хотел выебать, уже трахается с его отцом... Ну? И все это нам впихуют за великие шедевры мировой литературы. Читать классику сегодня просто вредно. Почерпнуть оттуда ничего невозможно – слишком изменилось все – поведение людей, условия жизни. Пустая трата времени и сил. Сегодня “Мастера и Маргариту” учат в школах. Может, для нынешних российских школьников это - такое же унылое гавно, как для нас - “Горе от ума”? А Высоцкий для них - как для нас какой-нибудь Тредьяковский. Произведения великого Ленина 30 лет тому оказались на помойке. Не пора ли туда же творениям великого Пушкина и иже с ним?
Андрей: Alina Vituhnovskaya Если история с Дмитрием Быковым правда, то выходит власть покусилась на святое - на самою русскую литературу. Довольно глупый ход. Власть подобна обезумевшему Кащею, который достав из хохломского яйца иглу, принялся прокалывать себе сердце. Она ведет себя как зомби. Дмитрию Львовичу терпения и сил!
Олег Гуцуляк: Ilya Brazhnikov Реализм действительно бесчеловечен, ведь он основан на материалистическом взгляде на мир. Реализм уничтожает человека, поскольку отказывает ему в главном: в свободе чувств. Чувства социально и физически обусловлены, а значит, никакой “души” нет👎 . Романтизм заканчивается в момент, когда изображение страсти перестаёт быть актуальным. “Нам чувство дико и смешно”😁 - напишет Пушкин. Насмешка над чувствами - черта бесовская👿, и опошление страсти ведёт к бытовому демонизму👹. Посмеявшись над страстями Ленского и Татьяны😁, Онегин совершает убийство и в целом реализует свой комплекс “демонического” героя, о чём, впрочем, тут же начинает жалеть. В этот момент он наконец обретает человечность и оказывается способным впоследствии полюбить. Но Татьяна уже этого не увидит, оставшись в убеждении, что Онегин всего лишь “мелкий бес” 🎩- пародия на человека. В целом, промежуточный итог воплощения идиллического хронотопа в русском пространстве неутешителен: выходит, что любовь 😍 - это не самое интересное, что может случиться с человеком. Как потом с нескрываемым высокомерием и снобизмом хлестнет наотмашь Татьяна: Как с вашим сердцем и умом быть чувства мелкого рабом? И это говорит та, кто за три года до этого писал: То воля неба: я твоя!♾️ Расстояние от чувства как “воли неба” до “чувства мелкого”, - огромно. Примерно как между верой и безверием. Пушкин прошёл его за восемь лет, Татьяна - за три. Но если Пушкин надеется на достойное завершение жизни и на то, что на его “закат печальный / Блеснет любовь улыбкою прощальной”👄, то Татьяне надеяться особенно не на что. Пушкин до последних дней не отрекался ни от любви💘, ни от своего домашнего идеала🏡. Оба мотива воплотились в его художественном завещании - “Капитанской дочке”. И этот пушкинский импульс подхватило затем следующее поколение русских писателей. Но мало у кого получилось соблюсти его меру. Часто получалось - “пошлость”. Запущенный Гоголем маховик опошления страсти работал на полную мощность. Следующее поколение - признанные "великие реалисты" . “Русский реалистический роман” - явление всемирное, “всечеловеческое”... Но ни в одном из этих романов нет счастливо завершенного любовного сюжета💔.
Олег Гуцуляк: Ilya Brazhnikov Тургенев - первооткрыватель женской сущности России В отличие от Пушкина, Лермонтова, Гоголя Тургенев находится в полной, можно сказать, рабской зависимости от женственного идиллического хронотопа, но, что немаловажно, осознаёт это рабство. Зависимость особенно заметна в тех случаях, когда автор или герой пытаются освободиться от рабства🔗. Частое бегство героев в решительную минуту, на которое обратил внимание Чернышевский, разумеется, продолжение рабства, ведь бегство - женственная реакция. Беглый раб остаётся рабом до конца жизни. В одном из современных романов женская власть представлена в виде крюка, высовывающегося из одного интересного места. Овладеть этим крюком - задача каждой женщины, стремящейся к освобождению и соединению с матерью Игуаной. Так далеко зашло в русской литературе развитие этого сюжета! Тургеневские женщины ещё не сознают своего могущества. А женская власть, как замечает (кажется первым) Тургенев заключается прежде всего во взгляде. Вот, например, глаза Параши, которые автор называет “волшебными”, сравниваются с “бархатом” и “сталью”, то есть её взгляду в равной мере присущи женственная мягкость и мужественная твердость: Взгляд этих глаз был мягок и могуч ("мягкая власть"), Но не блестел он блеском торопливым; То был он ясен, как весенний луч, То холодом ❄️проникнут горделивым, То чуть мерцал, как месяц из-за туч. Но взгляд ее задумчиво-спокойный Я больше всех любил: я видел в нем Возможность страсти горестной и знойной, Залог души, любимой божеством. Может быть, глаза и зеркало души человека, но тогда что такое душа? Не есть ли это поле воздействия различных силовых линий, которые и отражаются во взгляде? Взгляд проявляет не только человеческую сущность, но и те силы, что стоят за ней, то есть демонические и божественные сущности. Тургенев, конечно же, не идёт так далеко - дальше пойдёт его современник и отчасти ученик Достоевский, - но увидеть отражение божества в глазах “степнячки” Параши и вообще в чертах женской красоты он вполне способен. Собственно, в этом он и ощущает свой дар и своё призвание. Потому-то он и становится первооткрывателем женственной сущности России.
Олег Гуцуляк: Vladimir Emelianov · Я только недавно понял, что в комедии Грибоедова хуже всего Молчалину. Он "безродный", а это для хлестовых все равно что негр-арап для американских бабушек. Если уж он потеряет, то все и навсегда. То, что его разоблачил Чацкий, это чепуха. Его деловые качества для сибарита Фамусова на вес золота. Но если на его уходе будет настаивать обозленная Софья, то конец. Молчалин служит по Архивам. Татьяна Ларина приезжает в Москву, где ее рассматривают "архивны юноши". И среди них мог быть Молчалин. Пушкин, разумеется, смеется над этим вариантом: архивный юноша Татьяне не пара. Не пара Молчалин и Софье. Здесь, в сущности, главная трагедия пьесы. На Чацкого хотя и будут смотреть как на тронутого, но - как на своего тронутого. И нипочем не вычеркнут его из родства. А Молчалин "не свой". При Петре, при Елизавете ему не нужно было бы прислуживаться, он взял бы чины и богатство умом и деловыми способностями. Стал бы как Меншиков, как Шафиров, как Нартов. А вот в Москве при позднем Александре этот государственный человек самим общественным климатом согнут в три погибели перед теми, кто и мизинца его в другую эпоху не стоил бы. Чацкий называет его глупцом, но это от полнейшего непонимания людей. На протяжении всей пьесы Молчалин не говорит ни одной глупости. У него сильный прагматичный ум. Кто Молчалин в мировой драматургии? Конечно, Теодоро из "Собаки на сене" Лопе де Вега. Он крутит любовь и со служанкой Марселой, и с госпожой. И в той пьесе Теодоро смог заполучить Диану только обманом Тристана, потому что безродный не может подняться выше домашнего секретаря. А в этой пьесе у Молчалина нет своего Тристана. Он точно так же крутит и с Лизой, и с Софьей. Но нет наперсника, который обманом перевел бы его в другой статус. Добыча срывается с крючка, и бедному русскому Теодоро грозит не отплыть на корабле в Испанию, а утащиться на телеге в Тверь. Получается, что в комедии Молчалин парадоксально выступает как трагический герой, поскольку он вступил в схватку с Судьбой и проиграл в этой схватке.
Олег Гуцуляк: Ilya Brazhnikov СЕ ЧЕЛОВЕК! Пушкин дистанцируется от Онегина🎩, Лермонтов (больше для отвода глаз) Печорина критикует. Герцен, напротив, создаёт своего “лишнего человека” максимально близким себе и совершенно положительным персонажем. В отличие от своих литературных предшественников✍️ Бельтов дан биографически подробно. Если Пушкин и Лермонтов сообщали предысторию своих героев мимоходом и вскользь, Герцен, наоборот, концентрируется именно на биографии, хотя и тут 10 важнейших лет даны бегло. Бельтов сильный, умный и волевой, богатый и рвущийся к позитивной деятельности. Он благороден, возвышен, талантлив и способен сильно любить. Но его любовь💘, как и его деятельность, невозможны: они совершенно не вписываются в окружающий его мир. По мнению автора, это происходит оттого, что швейцарский🇨🇭 педагог Жозеф “сделал из него человека вообще, как Руссо из Эмиля”. В отличие от Онегина, учившегося “чему-нибудь и как-нибудь”, Бельтов - законченный продукт Просвещения📚, не приспособленный ни к какой конкретной деятельности. Он воплощает просветительский идеал человека🗽, подобно вольтеровскому Кандиду: “он нажил и прожил бездну, но не установился. У него недоставало того практического смысла, который выучивает человека разбирать связный почерк живых событий; он был слишком разобщен с миром, его окружавшим... университет🏫 продолжал это общее развитие”. Иными словами, философское воспитание и гуманитарное образование в России не готовит человека к практической жизни, скорее наоборот - мешает слиться с подобающими ролями “помещика”🏇 или “чиновника”👮♂️. Одно слишком патриархально и нравственно недостойно (пример - Негров), другое - узко, противно уму, сердцу и мужскому достоинству. Третьего не дано. Иными словами, семья, университет, дружеский круг с одной стороны и общественно-политическая жизнь с другой - не имеют ничего общего. Получается, что человеку просвещённому, умному, имеющему принципы, после университета в России делать совершенно нечего. Если только он не полюбит😍. Но любовь Бельтова оказалась такой же “неформатной” и ненужной, как и его деятельность. Бельтов уезжает за границу одновременно с Герценом🛤️. И так же, как и он, навсегда. А о любви его поговорим дальше🔜.
Олег Гуцуляк: Sergei Rjabchikov Великий русский поэт Анна Ахматова Я неслучайно написал слово поэт, а не поэтесса, она терпеть не могла последнего слова, потому что ко всем пишущим стихи предъявляла одни и те же требования. Ахматова – прямой потомок хана Ахмата, одного из последних правителей Золотой Орды, в древней русской терминологии – царя. Это Иван Грозный, русский великий князь, после того, как Орда полностью прекратила своё существование, взял себе этот титул. Итак, Ахматова – царица русской литературы. Она их – Сталина, Жданова и всех прочих – просто не боялась, вела себя воистину по-царски, не замечая эту хулиганскую шпану. Поэтому и выжила в то страшное время. Она написала «Реквием» – вечное напоминание о сталинском терроре. Несколько её друзей заучили поэму наизусть, и долгое время это величайшее произведение сохранялось в их памяти. Если бы не Лидия Чуковская, мы очень мало бы знали об Ахматовой. Только несколько лет назад я прочитал Записки Чуковской. «Лермонтов – гусар и нахал». Кто ещё так мог бы сказать в советское время? А ведь советские литературоведы любили рассказывать, что Лермонтов на виду у всех «вышучивал» знакомых и незнакомых людей, но предпочитали умалчивать о том, что его поведение было просто неприличным. Есть гипотеза (у Розанова), что Лермонтов посмел распечатать письмо сестры Мартынова, так что вызов на дуэль Михаил Юрьевич получил вполне заслуженно. Ахматова внесла выдающийся вклад в изучение творчества Пушкина. Когда я прочитал её разбор пушкинского «Каменного гостя», только тогда понял пушкинский замысел во всей полноте. У нас долго носились с тем, что Пушкин черпал источники своих произведений в русском народном творчестве, что бесспорно, но Ахматова показала, что Александр Сергеевич прочно стоял на плечах гигантов-классиков. Недавно мне попало опубликованное выступление православного священника Александра Шмемана (того самого, кто сказал, что у Солженицына был дар видеть и изгонять бесов) по случаю смерти Ахматовой. Вот его финальные слова: «Через все наше лихолетье она пронесла, ни разу не изменив, правду и совесть, то есть то, чем всегда светила нам подлинная русская литература. И потому, думается, не случайно одно из своих немногих чисто религиозных стихотворений она посвятила не только Матери, стоящей у креста, но и словам, услышанным Матерью: Хор ангелов великий час восславил, И небеса расплавились в огне. Отцу сказал: «Почто Меня оставил?» А Матери: «О, не рыдай Мене!» По православному ученью пасхальная победа начинается на самой глубине, в последней темноте Великой пятницы. Поэзия Ахматовой — это свет, светящий во тьме, и которого тьме не объять».
Олег Гуцуляк: Vladimir Emelianov · Случайно включился в телевизоре фильм "Утомленные солнцем". Не оторваться. Досмотрел до конца. А главное - уловил просто каузальную связь между этим фильмом и "Механическим пианино". Смотрите. Люди чеховской усадьбы пьянствуют и морально разлагаются в заложенной усадьбе на деньги богатого купца из крестьян. Им ни до чего нет дела. Они давно запустили хозяйство. Вокруг мрут на фабриках рабочие, господа гороховы. Но доктор к ним не едет. Наоборот, в усадьбу издалека везут свинью, на которой должен по фанту прокатиться доктор. Купцу тоже нет дела до тех, кто мрет на фабриках и в деревнях. Ему почетнее сидеть с господами, пусть и бывшими. Полное расслабление. И вот тогда приходит Котов. Он приходит просто для того, чтобы поднять страну, которая спелым яблоком упала к его ногам. Котов убивает часть страны, а другую часть вербует. Знатная женщина страны достается Котову. Завербованный Котовым дворянин арестовывает его и мстит страшной местью за то, что его, во-первых, лишили его страны и невесты, а во-вторых, завербовали. В этом сценарии виноваты абсолютно все. Митя - что он продался, Маруся - что она тоже продалась, но иначе, старики усадьбы - что разложились и не сумели отстоять свою жизнь. "У всех был выбор" - говорит им Котов. Да! Но у самого Котова выбора не было. Ему нужно было быстро вытащить страну из того болота, в котором она пребывала с чеховской эпохи. Иначе страны не было бы вообще. А вот что дальше? Котов расстрелян, семья выслана, Митя покончил с собой, старики умерли. Кто остался в стране? Кто продолжал жить и рулить дальше? Про это Михалков не снял, хотя продолжение напрашивается. Усадьбы 40-х это уже усадьбы прикормленных властью остатков дворянства. Потому что котовых уже нет, их не стало еще до войны. Остались крестьяне всех мастей (потомки и бедняков, и кулаков), рабочие из тех же крестьян, бюрократы и военные из тех же крестьян, лица интеллектуального труда по принципу "чего изволите" (типа латунских). Но у них усадеб не было. Усадьбы, что самое замечательное, остались в том или ином виде именно у дореволюционного дворянства, согласившегося работать с большевиками. Вот это очень важный момент, мало кем описанный: прежнему русскому обольшевиченному дворянству были оставлены прежние привилегии. И отсюда появился господин Михалков. Он совсем не потомок Котова, не потомок пролетария или крестьянина. И эта третья непоставленная часть трилогии явно напрашивается.
Олег Гуцуляк: Профессор Бражников 138. АСЯ И ФАУСТ ➡️В начале был «Фауст». И «Фауст» был у Гёте, и Гёте был Фаустом🔥. У Тургенева Фаустом неожиданно оказывается Ася🔥🔥🔥. Фаустовское начало, как оно обычно понимается, - это начало активное, ищущее, противоречивое, жаждущее истины, - и это черты именно Аси. Обоим мужским персонажам этих качеств как раз недостает. Они слишком «благоразумны». Брат Аси, Гагин, исчерпывающе охарактеризован рассказчиком: “Это была прямо русская душа, правдивая, честная, простая, но, к сожалению, немного вялая, без цепкости и внутреннего жара”. Но и сам рассказчик - человек изнеженный, мягкий, женственный, мечтающий о “бесконечном счастье”. Всё, что он высказал о Гагине, можно в той же мере отнести к нему самому. Оба они боятся асиной любви и не понимают её. Собственно, этот страх становится причиной драматической развязки в домике фрау Луизе. “Для Аси же любовь - это... почти отчаянная попытка познать себя и мир”, - точно формулирует Александр Криницын. И в этом она - Фауст. Прямой реминисценцией к “Фаусту” являются слова Аси: “Если б мы с вами были птицы, — говорит она Н.Н., - как бы мы взвились, как бы полетели... Так бы и утонули в этой синеве... Но мы не птицы”🦜. Крылья - фаустовский мотив. Фауст восклицает: О, дайте крылья мне, чтоб улететь с земли И мчаться вслед за ним <за солнцем>..! 💥(Пер. Н. Холодковского) Брат Аси, Гагин (фамилия образована от названия северной птицы), крылат, когда мечтает, и становится бескрылым, когда принимается за работу: “Не учился я как следует, да и проклятая славянская распущенность берет свое. Пока мечтаешь о работе, так и паришь орлом; землю, кажется, сдвинул бы с места — а в исполнении тотчас ослабеешь и устаешь”. Осознав, что любит, Ася (по отцу тоже Гагина) признаётся: “Помните, вы вчера говорили о крыльях?.. Крылья у меня выросли — да лететь некуда”🧚. Ася говорит это в печали, чувствуя, что герой любит её недостаточно. Она мечтала о совместном полёте, но “крылья” выросли только у неё. И ей “лететь некуда” - у них с героем нет неба, то есть нет общего будущего➡️.
Олег Гуцуляк: Алина Витухновская СТАБИЛЬНОСТЬ БЫТИЯ Вера Полозкова дает интервью Светлане Бондарчук. Дети, слезы, несчастная любовь, страстные тексты, страдания, бодипозитв, нарочитая антигламурность, утверждение духовного над материальным. Полный суповой набор скреп русской литературы, приправленный модными трендами. И все это для того, чтобы ублажать скучающих светских львиц. Чтобы им было на чьем фоне отсвечивать. И ни для чего более. Ничего в мире не меняется. Бодипозитив - бедным. Гламур - богатым. Ни более, ни менее. Просто оттенки приглушили. Чтобы классовое чутье не будоражило.
Олег Гуцуляк: Лев Толстой о Максиме Горьком: "Злой человек. Он похож на семинариста, которого насильно постригли в монахи и этим обозлили его на все. У него душа соглядатая, он пришел откуда-то в чужую ему, Ханаанскую землю, ко всему присматривается, все замечает и обо всём доносит какому-то своему богу. А бог у него – урод, вроде лешего или водяного деревенских баб". Максим Горький о Льве Толстом: "Во Льве Николаевиче есть много такого, что порою вызывало у меня чувство, близкое ненависти к нему, и опрокидывалось на душу угнетающей тяжестью. Его непомерно разросшаяся личность — явление чудовищное, почти уродливое, есть в нем что-то от Святогора-богатыря, которого земля не держит."
Олег Гуцуляк: владимир можегов Удивительное дело: «Колонна» переиздала «Трилогию» Ильи Масодова — классику русской трансгрессивной литературы начала века. Еще более удивительно то, что черная книга с пентаграммой и не совсем живой пионеркой на обложке исчезла с прилавков, едва успев на них появиться. Так, в рейтинге продаж магазина «Фаланстер» Масодов без проблем обошел даже нового Пелевина. Спекулянты ликуют — на «Алибе» за только что вышедшую новинку придется выложить две тысячи рублей (почти в три раза больше, чем в магазине), а цены на оригинальное издание достигают совершенно безумных десяти тысяч. Конечно, Дмитрия Волчека и Дмитрия Боченкова можно только поздравить с успешной реанимацией самого, наверное, веселого их проекта. Но при всей личной симпатии к руководству «Колонны» и их труду я все же не могу отделаться от тревожной мысли: «Почему Масодов? Кому он нужен в 2021 году? Кто эти люди, его раскупившие?» Но для начала в ужасе вернемся в 2001 год. Вторая чеченская в разгаре, «Идущие вместе» начинают победоносное шествие по России, а вся страна гадает, кто победит в шоу «За стеклом»: Жанна и Дэн или Марго и Макс? И вот над этим мрачным, пошлым, безысходным адом вдруг восходит черное солнце Ильи Масодова: «Колонна» и «Митин журнал» выпускают его трилогию, составленную из романов «Мрак твоих глаз», «Тепло твоих рук» и «Сладость губ твоих нежных». «Трилогия» — далеко не самая забористая вещь в каталоге «Колонны». Если сравнивать, скажем, с «Инкрустатором» Андрея Башаримова или «Эдемом» Пьера Гийота в переводе блистательной Маруси Климовой, прозу Масодова хочется назвать если не жизнеутверждающей, то как минимум нежной. Несмотря на это, именно «Трилогия» вошла в историю как самая возмутительная колонновская книга, которая привлекла внимание наших надзорных органов, увидевших в масодовской книге «непристойные сцены, провоцирующие низменные инстинкты» и «вымысел, касающийся героев Гражданской и Великой Отечественной войн». При этом, если судить по гамбургскому счету, в ней не было ничего, чего бы русская культура не знала до Масодова: некропедофилию воспел еще Сологуб, а натуралистичный зоосадизм — так и вовсе почти уже традиционная писательская забава, популяризированная Мамлеевым. Разница лишь в том, что у Масодова все это подано с каким-то особенно отталкивающим шиком — если мамлеевская кривоватость слога служит для автора и читателя спасением от описываемых ужасов, то в «Трилогии» даже стилистические огрехи органично вливаются в дьявольски хитроумно выверенный эстетический проект...
Алексей: Профессор Бражников Чеховская “Дуэль” (1891) с её советской экранизацией “Плохой хороший человек” (1973) является очевидной ответной репликой к “Обломову”. Чехов завершает столетнюю (считая от Державина) традицию классической русской литературы. Лаевский Чехова не просто развитие открытого Гончаровым характера: он продолжение и завершение всей линии “лишних людей” - Онегина, Печорина, Бельтова, Рудина, Лаврецкого, Ставрогина и, конечно, Обломова. В самом деле: Лаевский сочувственно цитирует “Евгения Онегина”; сцена перед дуэлью (особенно в исполнении Олега Даля) - прямая отсылка к “Герою нашего времени”; он влюбляется в замужнюю женщину, как Бельтов; фон Корен называет его “сколок с Рудина”; с Лаврецким его связывает не только фамилия в рифму, но и поведение когда-то любимой женщины, от которой он хочет избавиться. Но, самое главное, подобно героям Достоевского, он уже сознаёт себя. Лишний человек сознаёт себя лишним, об этом с отвращением рассказывает всё тот же фон Корен: "Я неудачник, лишний человек", или: "Что вы хотите, батенька, от нас, осколков крепостничества?", или: "Мы вырождаемся..." Или начинал нести длинную галиматью об Онегине, Печорине, байроновском Каине, Базарове, про которых говорил: "Это наши отцы по плоти и духу". Понимайте так, мол, что не он виноват в том, что казенные пакеты по неделям лежат нераспечатанными и что сам он пьет и других спаивает, а виноваты в этом Онегин, Печорин и Тургенев, выдумавший неудачника и лишнего человека”. Антагонист чеховского Обломова - Лаевского - неслучайно носит немецкую фамилию фон Корен. Фон Корен - это новый Штольц 80-х годов, точнее гибрид Штольца и Базарова, который говорил, что "немцы наши учители". Фон Корен немец и естественник. Фамилия говорящая: он твёрд, как корень, укоренен в бытии, в отличие от беспочвенного Лаевского. В исполнении Владимира Высоцкого этот герой особенно убедителен. Он показывает, как должен был бы по-настоящему относиться к Обломову Штольц: “Это развращенный и извращенный субъект... Редко где можно встретить такое ничтожество. Телом он вял, хил и стар, а интеллектом ничем не отличается от толстой купчихи, которая только жрет, пьет, спит на перине и держит в любовниках своего кучера.” Чехов представил, что было, если бы Обломов всё-таки вызвал Штольца на дуэль. Лаевский/Обломов, разумеется, стреляет в воздух. Фон Корен/Штольц убил бы его, если бы ему не помешали. Так и гончаровский Штольц символически убивает Обломова, когда узнаёт, что тот женат на Агафье Матвеевне и имеет от неё сына: “ - Ты погиб, Илья!..” Он трижды повторяет слово “погиб”, и через непродолжительное время Обломов, действительно, умирает.
Олег Гуцуляк: Rustem Vahitov Искусствовед Татьяна Коваленская была одной из слушательниц доклада М.А. Лифшица «О народности в искусстве и борьбе классов», который он прочитал в ИФЛИ в 1938 году. Она рассказывает, что вышла из зала после этого доклада убеждённой и восторженной лифшицианкой, навсегда отрекшись от вульгарно-классового подхода к искусству, который ей навязывали со школы. Вульгарно-марксистский подход ее много лет мучил, интуитивно она понимала, что произведения искусства обладают огромной ценностью, но объяснить это было невозможно, если видеть в них лишь выражения экономических интересов господствовавших классов. Коваленская пишет, что Лифшиц буквально спас ее, он показал, как можно остаться марксистом (что для нее было важно!) и признать относительную самостоятельность духовного производства. Особенно ее поразила мысль Лифшица о том, что нет прямой связи между прогрессивностью мировоззрения поэта и качеством его стихов, и что Пушкин возможно был великим гением не вопреки, а благодаря своему аристократизму. Чтобы проиллюстрировать это, Лифшиц предложил рассмотреть конец «Онегина», где Татьяна отказывает Онегину, хотя и признает, что до сих пор его любит. Это жест аристократки – пояснял Лифшиц, но в этом аристократическом поведении выражается такая общечеловеческая, вечная ценность как истинное достоинство женщины. Поразительный рассказ Коваленской! Но дойдя до этого места, я задумался: почему отказ Татьяны – поведение, характерное для аристократки и как бы поступила Татьяна, если бы была буржуазкой? Это жест аристократки – полагаю – потому что аристократ есть человек, который живет не своими личными интересами, а интересами семьи, рода. Он чувствует себя лишь частью родового коллектива, он понимает, что его ошибка, тем более позор, ляжет на всех родственников, на всех потомков на много поколений вперед. И поэтому он должен придерживаться жестких правил, от которых свободен простолюдин, в частности, буржуа. Господство долга над чувством – одно из главных таких правил. Будь же Татьяна буржуазкой – хорошей, честной, а не хитрой и развращенной легкомысленной лгуньей – она должна была бы бросить своего мужа-генерала и попытаться построить счастье с Евгением, который наконец, разглядел в ней подлинную красоту и полюбил ее. Главный принцип буржуа - реализация всех потенций своей личности, несмотря ни на что, даже на страдания ближних (а поскольку каждая личность стремится к тому же, норма для буржуазного общества – конкуренция, война всех против всех). Буржуазность – это культ индивидуальности, личности, которая должна себя утвердить во что бы то ни стало, поэтому буржуазное искусство – романтизм, так же как аристократическое – классицизм и классика. Отсюда ясно утверждение Лифшица – что только классическое искусство, созданное аристократией и сторонниками аристократии (от Пушкина до Бальзака) может лечь в основу культуры социалистического общества. Человек социализма – так же как аристократ тоже чувствует себя лишь частью коллектива, только это уже не родовой, а трудовой коллектив. Человек социализма так же должен быть готов пожертвовать ради коллектива интересами своей индивидуальности (вспомним, отказ Павки Корчагина от счастья в любви). Кстати, о том же ведь писал и Лосев – о том, что в социализме по диалектическому закону отрицания отрицания повторяются некоторые черты феодального, средневекового общества и культуры... Здесь философский базис идеологов КПРФ 90-х вроде С.Г.Кара-Мурзы – что социализм тоже в чем-то традиционное общество. Комментарий: Олег Гуцуляк Почему так популярны множество сериалов типа "Игры престолов" и мыльных опер, о супергероях? Они как раз антибуржуазны - герои (они, как правило, себя уже осознали себя индивидуумами, личностями) именно стремятся "быть семьей" (даже если нет между её участниками кровной родственности, но это все же "семья / род" хотя бы по духу), так как только в ней и могут реализовать свои личностные потенциалы. Ну и насчет "романтизма как проявления буржуазности" совсем не согласен. Романтизм - это именно страдания того, кто отлучен от рода, от достоинства по воле обстоятельств, которые стали господствовать в буржуазном обществе. И поиски к нему вернуться (например, воссоздав его как "нацию").
Олег Гуцуляк: Эксгумация останков Фёдора Михайловича Достоевского выявила наличие в костях и волосах великого русского писателя значительное содержание тетрагидроканнабиола. Оказывается, Достоевскому папиросы всегда приносил одноногий дворник Пантелеймон, который покупал их на алтын дюжину у купца Смородинова в его лавке на Кузнечном рынке, сбоку. Смородиновы, дабы пристрастить клиентов к своей продукции, в виржинский табак, которым набивали папиросы, добавляли каннабис. Распробовав такой товар, курильщики на другой уже и не соглашались и становились постоянными отныне покупателями. Данные о таких добавках недавно обнаружили в складских книгах семьи Смородиновых специалисты. Где купцы брали марихуану, не уточняется, но, судя по всему, товар доставлялся вместе с табаком из Американских Штатов. Теперь исследователям творчества Достоевского стало понятно, откуда великий литератор черпал вдохновение. В день писатель выкуривал не меньше семи папирос. В иные моменты, особенно работая над "Идиотом", Федор Михайлович доводил их число до пятнадцати. Автор Игорь Поночевный
Василиса: ▪ Ахматова без стихов: чем занималась поэтесса кроме стихосложения? 1. Работала в библиотеке После Октябрьской революции, в тяжелый для себя и для всех петербуржцев период, чтобы заработать себе на жизнь, Ахматова работала в библиотеке Агрономического института (сейчас Санкт-Петербургский государственный аграрный университет). Поэтесса не только составляла карточки и выдавала книги, но и жила при библиотеке. 2. Переводила с корейского языка Ахматова — оригинальный переводчик. Известно, что к переводческой деятельности она обращалась в трудные для себя годы, когда поэтессу не печатали. Хотя сама Ахматова не считала себя виртуозным мастером перевода, ей удалось познакомить читателей с образцами корейской и китайской классической лирики и с поэзией Древнего Египта (при жизни поэтессы вышли несколько сборников ее переводов). Также Ахматова переводила с польского, армянского, украинского и чешского языков. 3. Исследовала творчество Пушкина Ахматова — выдающийся пушкинист. Она не только выросла и обучалась в Царском Селе, где учился ее любимый поэт, и не просто вдохновлялась его лирикой. В 1920-х годах Ахматова взялась за серьезное изучение творческого и жизненного пути Александра Пушкина. Ею созданы работы «Пушкин и Невское взморье», «Каменный гость» Пушкина«, «Слово о Пушкине». В 1930-е годы она участвовала в работе Пушкинской комиссии, которая готовила к изданию академическое Полное собрание сочинений Пушкина. В последние годы жизни Ахматова работала над книгой о гибели поэта, но не успела ее завершить. 4. Могла бы получить Нобелевскую премию по литературе Согласно архивным документам Шведской академии, которая рассекречивает списки кандидатов через 50 лет после вручения Нобелевской премии, лауреатом премии 1965 года могла стать Анна Ахматова. Председатель Нобелевского комитета Андерс Эстерлунд говорил о ее поэзии: «Я был под сильным впечатлением от ее истинного вдохновения и утонченной техники, но куда больше меня тронула судьба поэтессы — на протяжении многих лет оказаться приговоренной к тяжелому, вынужденному молчанию!» Однако в итоге награду в этом году получил автор «Тихого Дона» Михаил Шолохов. Кандидатура Ахматовой была выдвинута на Нобелевскую премию по литературе и в 1966 году, но вскоре после этого поэтесса скончалась, поэтому Нобелевский комитет уже не рассматривал ее кандидатуру. 5. Позировала известным художникам Личность Ахматовой вдохновляла многих знаменитых людей. Например, итальянский художник Амедео Модильяни, познакомившись с молодой поэтессой в Париже в 1910 году, написал более десятка ее портретов-рисунков. 6. Получила докторскую степень Оксфордского университета За год до смерти, в 1965 году, Ахматова получила докторскую степень Оксфордского университета. Советский актёр Аркадий Райкин, который присутствовал на торжественной церемонии в университете, вспоминал: «Мы вошли в зал, и началось поистине великолепное зрелище... Ряды партера окружали возвышение в конце зала, где в золоченом кресле — так и хочется сказать „на троне“ — восседал ректор университета с молитвенником в руках... Вся церемония длилась около трёх часов, и в конце её в зал вошла Ахматова. Ощущение было такое, будто мы стали свидетелями выхода королевы. Она была в пурпурной мантии, но без шапочки, которую полагается надевать непременно. Как потом рассказала Анна Андреевна, она сочла, что этот головной убор ей не к лицу, и в виде исключения ей позволили не надевать шапочку. Однако этим нарушение деталей ритуала не исчерпывалось. Ахматовой не пришлось ни подниматься по ступенькам, ни становиться на колено: ректор сам сошёл к ней и вручил диплом». 7. Выступала на радио В блокадном Ленинграде Ахматова выступала на радио, чтобы своим словом поддержать жителей города. Поэтесса обратилась к ним со словами: «Уже больше месяца, как враг грозит нашему городу пленом, наносит ему тяжёлые раны. Городу Петра, городу Ленина, городу Пушкина, Достоевского и Блока, городу великой культуры и труда враг грозит смертью и позором. Я, как и все ленинградцы, замираю при самой мысли о том, что наш город, мой город может быть растоптан. Вся жизнь моя связана с Ленинградом — в Ленинграде я стала поэтом, Ленинград стал для моих стихов их дыханием. Я, как и все вы сейчас, живу одной непоколебимой верой в то, что Ленинград никогда не будет фашистским». 8. Читала стихи в госпиталях Во время Великой Отечественной войны Ахматова была эвакуирована в Ташкент. По соседству с домом, где жила поэтесса, находился госпиталь. Ахматова приходила туда, чтобы почитать стихи раненым бойцам. Ташкентская поэтесса и переводчица Светлана Сомова писала об этих посещениях: «В госпиталях тогда лежали изувеченные больные, нередко без рук и без ног... И вот в одной большой палате лежал горько страдающий молодой человек. Ахматова подошла к нему, молча села около кровати и стала тихим голосом читать стихи о любви... Непонятно было, как и зачем читать такие стихи полуживым людям. Но в палате стало тихо. Лица разгладились, посветлели. И этот несчастный юноша вдруг улыбнулся. Тело-то ранено, жизнь висит на волоске, а душа — живая, отзывается на любовь, на правду...»
Олег Гуцуляк: Mikhail Epstein Нужно ли ради романа "Чевенгур" устраивать Чевенгур? В недавнем разговоре Denis Dragunsky с Борис Кутенков упоминается моя полемика с Дмитрием Быковым по поводу "благотворности абсолютного зла" (ровно 10 лет назад, осенью 2011). Я рад, что наши позиции с Денисом совпадают — никакой "благотворности"! Может быть, еще и потому, что мы с одного курса филфака МГУ, на 17 лет старше Быкова — и ветер того абсолютного зла еще дул нам сильно в спину и пронизывал насквозь. Кутенков: "В заметках «Альтернативная история литературы» и «Литература как цирк» вы пишете: «Писатель для читателя – гладиатор, который должен красиво мучиться на арене, а читатель будет любоваться его страданиями в форме стихов или прозы». О схожем – оправданности мучений – не так давно был спор Дмитрия Быкова и Михаила Эпштейна. Первый считает: «Первосортная диктатура потому и плодит великие поколения, что абсолютное зло действительно благотворно в нравственном отношении: оно вызывает желание бороться, желание бескомпромиссное, отважное и страстное». Второй придерживается гуманистической точки зрения и в качестве аргумента приводит то, что в советское время просто невозможны были бы произведения Быкова, Шаргунова и прочих нынешних защитников советского строя. На чьей стороне вы?" Драгунский: "Если писатель хочет принести свою собственную жизнь в жертву литературе – это его личное решение. Пусть его! Но вряд ли стоит оправдывать ужасы ХХ века великой литературой. Это касается как СССР, так и Европы. Что мы получили такого литературно великого в результате Первой мировой войны? Ремарка? Селина? Ей-богу, обошлись бы. А Кафка и Томас Манн, Пруст и Хемингуэй не так уж связаны с военно-репрессивными ужасами. Во всяком случае не обусловлены ими. Что касается СССР, то ничего прямо уж этакого, так сказать, глобально конкурентоспособного, кроме Шолохова, советская литература не произвела. Все весьма локально и регионально, почти провинциально. Ради того чтобы прочитать «Котлован» и «Чевенгур» Платонова, загонять народ в котлованы и чевенгуры? Я никогда с этим не соглашусь. Терпеть не могу это странное «зато». «А зато мы дали миру Достоевского!» Во-первых, кто эти «вы», которые «дали»? Вы что, папа с мамой Достоевскому? Или его мастера в литературной студии? А во-вторых, странно возлагать на одну чашу весов миллионы человеческих жизней и судеб, а на другую – всего лишь книгу, пусть даже очень хорошую. Тем более что литература, как на собственном опыте понял и нам рассказал Варлам Шаламов, не способна улучшить мир и исправить человека. Какая странная риторика по поводу «зато»! Кстати, совсем по Достоевскому: «Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить? Я скажу, что свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить». Миллионам людей прозябать в нищете и страданиях, гибнуть в войнах и лагерях, а мне чтобы всегда хорошую книжку читать…"
Олег Гуцуляк: ▪️Матвеева Новелла Николаевна – прекрасная советская и русская поэтесса. Она одной из первых начала класть стихи на музыку и исполнять их под гитару, тем самым дав начало целому поколению поэтов-бардов. «Я помню возбуждение, царившее в редакции «Комсомольской правды», когда назавтра у нас шел целый газетный лист стихов никому не известной Новеллы Матвеевой. Рабочую полосу (имевшую тогда большой формат) таскали из отдела в отдел, читали вслух и про себя, приходили в восторг, спрашивали, кто что знает про автора. Говорили, что родилась в Царском Селе, живет бедно, работала чуть ли не нянечкой в подмосковном детдоме и ей немногим за двадцать… «Я в поэзию пришла по лезвию», - признается она. Кто-то, с газеткой в руке, однажды сказал ей, что она оторвана от жизни. Она тихо засмеялась про себя: от какой жизни? Ветер, окраина, река, море, звезда, мир Пушкина и мир Шекспира - сущности, в которые она вглядывается тайным внутренним зрением. В них заключается ее вечная жизнь.» /Ольга Кучкина, источник: KP. RU/ Новелла Матвеева родилась 7 октября 1934 года в Царском Селе. Её муж — талантливый поэт Иван Киуру (1934-1992) — был из семьи репрессированных советских финнов. Они познакомились, когда Киуру окончил Литинститут, и издательство «Художественная литература» пригласило его составлять сборник финской поэтессы Катри Вала. Наиболее известными и популярными её песнями стали: «Песня погонщика мула» («Ах, как долго, долго едем…»), «Ветер» («Какой большой ветер…»), «Девушка из харчевни» («Любви моей ты боялся зря…»), «Окраина» («Летняя ночь была…»). Первая её пластинка (и первая в СССР — с авторскими песнями) появилась в 1966 году. На этой пластинке была и «Девушка из харчевни». Новелле Матвеевой в 1998 году была присуждена Пушкинская премия, а в 2003-м — Государственная. «Если Окуджава — благодатный дождь, то Новелла Матвеева — удивительный остров» (Зиновий Паперный). В 1964-м Hовелла Матвеева написала самую знаменитую свою песню — «Девушка из харчевни». Её слова «Любви моей ты боялся зря, не так я страшно люблю…» знают даже те, кто не знает автора. Девушка из харчевни Любви моей ты боялся зря — Не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя, Встречать улыбку твою. И если ты уходил к другой Иль просто был неизвестно где, Мне было довольно того, что твой Плащ висел на гвозде. Когда же, наш мимолетный гость, Ты умчался, новой судьбы ища, Мне было довольно того, что гвоздь Остался после плаща. Теченье дней, шелестенье лет, Туман, ветер и дождь. А в доме событье — страшнее нет: Из стенки вынули гвоздь. Туман, и ветер, и шум дождя, Теченье дней, шелестенье лет, Мне было довольно, что от гвоздя Остался маленький след. Когда же и след от гвоздя исчез Под кистью старого маляра, Мне было довольно того, что след Гвоздя был виден вчера. Любви моей ты боялся зря. Не так я страшно люблю. Мне было довольно видеть тебя, Встречать улыбку твою. И в тёплом ветре ловить опять То скрипок плач, то литавров медь… А что я с этого буду иметь, Того тебе не понять. Дмитрий Шеваров (журналист, эссеист, прозаик, литературный критик) в своей статье «Девочка с окраины» написал следующее: «Так бы, наверное, пела трава, если бы она умела петь Мелодии Новеллы Матвеевой - когда они приходят, тут же замедляется бешеная карусель будней, и кажется, можно спрыгнуть в свой детский двор. Песни Матвеевой говорят нам, что никакие мы не взрослые. Мы просто играем во взрослых. Мы заигрались, забылись... Не спеши грустить, говорят нам эти мелодии, не спеши отчаиваться. Ты еще не вгляделся хорошенько в тот мир, что вокруг тебя, рядом. Ты еще не знаешь, как далеко видно сквозь запотевшее окно...» Многочисленные книги поэтессы можно и сегодня найти на прилавках книжных магазинов. Самые популярные – сборники стихов. Среди которых можно выделить следующие: «Кораблик», «Солнечный зайчик», «Кассета снов», «Караван», «Жасмин». Кроме того, издано также несколько прозаических произведений, и книг для детей.
Олег Гуцуляк: "Что интересно, в повести Рыбакова «Кортик» (в общем-то, лучшей вещи, им написанной), так это то, что автор, не имея никаких представлений о том, как надо писать (или о том, как принято писать), валил в текст все, что было под рукой, — воспоминания детства, прочитанные книги, конъюнктурные детали и повороты сюжета, описание быта двадцатых годов (в сороковые уже ностальгическое) и все легенды и тайны, до которых он мог дотянуться. Причем это варево было еще два раза перемешано — сперва по требованию редактора сконцентрироваться на приключениях, а потом, в связи с юбилеем ВЛКСМ, с усилением пионерско-комсомольской темы. «Кортик», кстати, очень интересно сделан. Сам Анатолий Рыбаков, кажется, не отдавал себе отчета, что у него получилось, а под конец жизни, наверное, и не хотел. А ведь перед нами классический сюжет артуровского цикла — путешествие рыцаря за сокровищем. Вместо наконечника копья и Чаши Святого Грааля, тут разделенные кортик и ножны, а герою приданы неволшебные помощники. Сюжет, кстати говоря, всегда более устойчив, если персонажи идут кучно. Так устроены «Три мушкетера». Расстановка героев «Кортика» почти такая же, только вместо подвесок — холодное оружие, а уж белогвардеец — чистый Рошфор..."
Олег Гуцуляк: Vladimir Emelianov В каждую новую эпоху смыслы классических текстов меняются. В нашу эпоху МиМ (Мастер и Маргарита)) это роман о том, что свято место пусто не бывает (где не Бог - там Дьявол) и что нельзя доверяться Воланду, потому что он всех морочит. Показывает ложного Иисуса так же легко, как ложные парижские моды и ложные деньги. Обещает жизнь, а дает яд. Обещает покой, а приносит смерть: видение с отпусканием Пилата это сон Ивана под морфием., на самом деле, МиМ мертвы, а души их взяты на черных конях. В этом контексте возникает вопрос: на чем попались Мастер и Маргарита? Почему они оказались в поле интересов Воланда? Видимо, попались они на разном. Литератор - на тщеславии из-за романа. И это тщеславие было наказано красиво - у автора отняли не только мифическую славу, но даже имя и имущество. А Маргарита попалась на измене мужу. Банальные, казалось бы, вещи. Но наказуемые. Если нет Бога, то нет и милосердия Божьего, а есть только жесткая фарисейская справедливость Сатаны. Вот они и хлебнули полной ложкой. А Иван-дурак уцелел. Он ведь греха не сделал.
Олег Гуцуляк: Vladimir Emelianov 11 декабря. Солж. Печальная история, как один мужик хотел быть сразу Толстым, Достоевским и Далем. Боролся с Лениным и Сталиным до такой степени, что поселился в Цюрихе и стал носить военные костюмы. Ругал каждый дом, в котором имел убежище. Писал большинские романы и призывал напасть на СССР. Потом вернулся и перестал быть кому-то нужен. Отказался от ордена при демократии. Подружился с властью КГБ. Стал академиком. Был экранизирован. Был биографирован. Умер. Был осчастливлен памятником. После чего слава его погибла. И не воскреснет.
Олег Гуцуляк: Андрей Шуман Сейчас просто модно хвалить Сталина и Realpolitik. Все эти рассуждения о репрессиях потеряли смысл. Вот если бы Солженицын описал героя 1939го, который разоблачил кучу шпионов, а в 1941 возглавил СМЕРШ, а в 1950х возглавлял отдел КГБ и потом стал учителем Путина, вот это бы сейчас на ура зашло
Кирилл: Kirill Serebrenitski Русская литература через призму трансформации практик получения сатисфакции ... вот: стреляет, - не дрогнув ни твёрдой рукой, ни твёрдой рифмой, - Онегин, и - падает в снег (или на жухлые дубовые листья?) - Ленский; и тут же: пронизывает свинцом графскую шапку надменный байронический виртуоз Сильвио; ( ... романтические выстрелы - не военное чёрное ухание, а словно серебристый хор фанфар оперного крещендо: так и ожидается, что сразу после выстрела встанет из кустов русской малины итальянский тенор, загримированный под гишпанца, и поплывёт над Рязанской губернией ария из Доницетти или Паизиелло). Далее: - выходят на дуэльную арену профессионалы в скромных мундирах нижегородских драгун: поручик Печорин - ладный, строгий, замкнутый, отчётливый, как рапорт о сожжении немирного аула, - задумчиво убивает прапорщика Грушницкого; ( .... а кругом - бездымная, бескровная хлопушечная пальба: это стреляют из деревянных пистолетов плоские картонные штабс-капитаны и майоры Бестужева-Марлинского, - словно изящные фигурные мишени перестреливаются между собой). ... но - вскоре: что-то невидимо хрустнуло и надломилось в этой огнестрельной русской саге. какой-то поначалу мелкий, вроде бы поправимый, эпический сбой этического механизма. нечаянный, как от случайного толчка, непредсказуемый выстрел: толстый подслеповатый граф Безухов застенчиво подстрелил записного бретёра Долохова. и уже вся пороховая мелодия надламывается постепенно, рассыпается, какофонит: хмурый вечный студент Базаров подранивает печального полковника Павла Петровича; и вот уже совсем как-то нелепо, через силу, стесняясь, - ёжась, словно приходится им топтаться в мучительно ярких маскарадных камзолах и рыцарских латах, посреди деловитой толкучей уличной толпы, - стреляются, - оба неумело, непривычно уже, некстати, - фон Корен и Лаевский. ... а Ставрогин уже просто безмолвно получает пощёчину от Шатова, и - руки за спину; и князь Мышкин, с блёклой полуулыбкой, отстраняет мягкой вялой ручкой пистолет, который сердито суёт ему Аглая. и Пётр Верховенский пускает в ход модернизацию конфликта: стягивает и науськивает на Шатова свою свору свободомыслящих вольнодумцев, а про запас у него, далеко на опережение эпохи, имеется уже и Федька Каторжный, с краденым коновальим ножом в сапоге. Рогожин кромсает ножом женщину, Раскольников раскалывает топором череп старухе, и читателю назидательно объясняют, что сие должно понять, принять простить сердцем: растрёпанный труп не воскресить, сосредоточимся же на убийце, господа присяжные заседатели: можем ли мы проницать всю дантову бездну мильона его терзаний? смеем ли мы отрицать, что и злодею могут быть порою доступны благородные чувства? а не разделяет ли вину за сие преступление, в смысле, так сказать, метафизическом, сама покойница? А вот уже мещане Горького и Глеба Успенского - без всяких там пистолетов, - колошматят, крушат, душат, давят, рвут, ломают, грызут друг друга: каменный кулак, кованный сапог, скамья, лохань, коромысло, полено, обух, - всё сгодится; вздымается новый герой - арцыбашевсий Санин, и прихохатывая грозит здоровенным кулачищем - всем этим ревнителям огнестрельного антиквариата; а из-за его крепкого плеча загадочно пучится белоглазый слюнявый сырно-рыхлый Передонов. ... а там, за морями, весь этот физиологический дух промышленно-экономического ХХ столетия предусмотрел Шерлок Холмс; он запер свои многозарядные смит-вессоны в сейф, и отправился в загадочную Азию, изучать экзотическую борьбу Баритсу, дабы оберечь хрупкий нос джентльмена от последствий матросского бокса. А через полвека уже и вся эта обновлённая цивилизация, весь этот научно-революционный модерн, - - все эти многократно многолетне привычно битые, исхлёстанные, мятые, ломаные, тёсанные заплёванные, топтаные, опоганенные хари, рожи, ряхи, рыла, морды, мурла, лупетки, репы, дыни, тыквы, будки, грызлы, сосалы, хряпалы, ебальники, калганы, физии, фейсы, - - повалили на поклон к кукольно безликим китайцам и японцам, в поисках новой красоты: древнего, как окаменелые челюсти динозавра, изощрённого искусства мордобоя, (а также горлодава, глазоковыра и яйцегрыза). ... ибо: человеческая жизнь превыше всего, точнее, она теперь и есть - всё, и то, что превыше, и то, что прениже, и ничего кроме.
Владимир: Vladimir Emelianov ДР Чехова. Чехов умирал, твердо зная о своем бессмертии. Он сказал: меня сперва забудут, а потом вспомнят и не забудут уже никогда. Никто кругом этого не знал. Культ Чехова начат Буниным. Когда читаешь Чехова по хронологии, то замечаешь, как под действием болезни и внутренней аскезы происходило истончение человека и утрата им прежней личности. Как уходит жизненная сила из рассказов, как планы сменяются метафизическими надеждами на лучший мир, и наконец - как исчезает стена между этим человеком и другими. Потому что он сам становится всеми другими. В дневнике Вахтангова есть запись. Я ее читал еще в детстве и был потрясен. Чехов сказал, что он так долго смотрел на кошку, что перестал понимать, кто кошка - он или кошка. Это уже сознание мистика. Ибн Араби писал, что третья ступень пути суфия - марифат - характеризуется формулой: "Я сам стал огнем, и так понял, что огонь обжигает". Чехов в самых последних своих рассказах "На святках" и "Архиерей" был мистиком, постигшим марифат (он же Гнозис). Его духовный путь это поиск истины в условиях жесточайшего кризиса Церкви и государства. Когда не на что опереться в общественной жизни и кругом призывают ко злу, путь открывается в непрерывном делании себя, добра природе, добра ближним и в совершенствовании своего взгляда на мир. В этом нет пессимизма, обреченности. Скорее, открывается та глубоко сидящая истина существования, которая в годы общественного прогресса вытесняется внешними стремлениями, приводящими только к личной славе деятеля. А когда ненастье, когда закрыто политическое небо - тут-то и понимается то, зачем человек живет для мира. Чехову повезло с этим ненастьем. Оно позволило врачу, юмористу и земскому деятелю стать великим писателем-мистиком.
ВанХеда: Denis Dragunsky ТРЕТИЙ ВРЕД ВЕЛИКОЙ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ. Первый вред отметил Розанов: русская литература целый век высмеивала и унижала тех людей, которые составляют опору нормального общества: чиновника, офицера, священника, предпринимателя, торговца - и вообще мещанина, крепкого обывателя. Второй вред заметил Тургенев, говоря об "обратных общих местах" у Достоевского: вор непременно честный, убийца - ходячая совесть, пьяница и распутник - философ, проститутка - великая душа, идиот - умнее всех. Третий вред - имени Тютчева - это постоянное упорное убеждение всех и уговаривание самих себя, что мы - особенные. Что нам не писан никакой закон: ни европейский, ни славянский, ни христианский, ни, Боже упаси, общий для всех людей, типа международного права. Почему? А потому что мы вот такие уникальные, отдельные, ни на кого на свете не похожие. Русская литература долго лелеяла этот застарелый подростковый комплекс. Лелеяла, лелеяла, и вот наконец вылелеяла.
ВанХеда: Катерина Харук Я рідко читаю художню літературу, бо не люблю, проте за своє життя прочитала не один російський твір. Не тому що російська література мене щиро сильно цікавила, а задля загального розвитку, який, як мені видавалось, неможливий без знання росліту. Як мінімум мені потрібно знати хоча б щось із Достоєвського, українофоба Булгакова, Пушкіна. В інакшому випадку ти недостатньо освічений/на. Я пригадую свої відчуття щодо “Мастера і Маргарити”. Майже нічого не пам’ятаю окрім того, що Булгаков дуже красиво припідніс аб’юзивні відносини, де жінка рятує чоловіка-жертву. Ні, там були цікаві моменти, показування людської жадібности, паралелі із Біблією, але чесно скажу, мені здається, що хайп трішки перебільшений та до того всього на сьогоднішній день приправлений езотеричними історіями про смерті акторів серіалу Борткова, що добавляють “унікальности” та смислової надбудови картині. Із Достоєвським дещо інша історія. Там я частіше шукала приховані смисли, намагалась “доторкнутись” до тонкої душі злочинця Раскольнікова та юродивого князя Мишкіна. Але не відчувала майже нічого. Майже ніякого нового досвіду чи знання. Так, були моменти жалю (зазвичай), огиди (зазвичай), вхоплення декількох філософських ідей про свідомість засудженого на шибеницю або злочинця. Тим не менше, я не бачу підстав вивищувати російську літературу ВІДНОСНО всієї іншої. Я живу ближче до Польщі, ніж до Росії. Маю звідти коріння. Але не читала нічого із польської літератури. І я впевнена, що вона не гірша за красиво подану російську. Я читала недостатньо із української літератури, яка насправді не раз мене вражала. Коли я в дитинстві читала Федька-халамидника, то пережила екзистенційний шок (другий твір, із яким було дещо схоже в зовсім юному віці - це ДАНСЬКА казка “Дівчинка із сірниками”). Прочитавши “Камінний хрест”, можна буквально відчути символічний камінь на душі. Хтось скаже: “справа не в творах, а в твоєму сприйнятті, адже персонажі “Камінного хреста” - твої земляки”. Ну добре. Але що тоді насправді корисно - прочитати Достоєвського, не переживши культурного та життєвого досвіду, тільки тому що це “класіка” і “культура”, кимось давно чомусь визнана як висока, чи читати ту літературу, яка буде справді тебе культурно збагачувати?
Василиса: Андрей Парибок Превознесение среди русских прозаиков 19 века более других Толстого и Достоевского - на мой взгляд пристрастное недоразумение. Отчасти из-за мнения иностранцев. Ведь русским языком гораздо лучше чем Толстоевские (авторы романа "Война и наказание"), владели Лесков и Салтыков-Щедрин. А Салтыков-Шедрин к тому же на голову умнее. Толстой просто не умен, хотя и чрезвычайно талантлив. Но к несчастью, впадал в графоманство. А Достоевский страшно торопился и писал откровенно плохо. Думаю, в их полных собрания сочинений не найти ни страницы подряд, написанной на уровне Салтыкова-Щедрина. Ум и стиль Щедрина вызывают у меня неизменное восхищение. К примеру, его сказки настолько блестящи и умны, что ни к какой идее их не пристегнуть. А "Господа Головлевы" заведомо много мощнее "Бесов" Но и Щедрин и Лесков в сущности не переводимы на европейские языки. Еще мне кажется, что ни Щедрина, ни Лескова абсолютно невозможно экранизировать, а это уже лет 80 как стало важным. Хотя оперу Шостакович написал.
Олег Гуцуляк: Elena S. Galkina «Глубинный народ» и Цой (мемуар к юбилею) Последние несколько дней из русскоязычных сегментов всех соцсетей на меня буквально-таки прыгают тексты и ссылки про Цоя, из которых я узнала следующее: 1) кремлёвская пропаганда ожидаемо активно использует юбилей советского рок-барда, стремясь приватизировать его с целью воздействия на широкие народные массы (якобы давно покойный, будь жив, поддержал агрессию против Украины); 2) часть революционно-демократической общественности считает, что народные массы на это не купятся, ибо Цой – это песни протеста, «Мы ждём перемен» и т.д., и в милитаризме автор не замечен; другая же часть, напротив, усматривает в его песнях тот самый милитаризм и «поющее пушечное мясо» с культом силы и без вопросов о добре и зле; 3) вне зависимости от позиции, упомянутая общественность почему-то исходит из того, что Цой – это народный автор, из глубины и для глубин, поэт пэтэушников и окраин. Надо признать, что в данном случае кремлёвская пропаганда показывает значительно лучшее знание народа, чем прогрессивная общественность. Потому что народным массам Цой никогда не «заходил», хотя с конца 1980-х непонятно откуда взялся и продолжает ходить миф о «Кино» как группе для дворовых пацанов. Этому я была непосредственным свидетелем в те годы, когда творчество Цоя было одним из моих раннеподростковых увлечений. С помощью текстов Кормильцева я тогда рационально познавала умирающего «древнего ящера с новым вирусом в клетках», а «Кино» резонировало с классическим мироощущением человека, вступающего в подростковый период, над которым ещё и нависает подыхающий ящер невообразимых размеров. Так вот в тот же период 1989 – 1991 годов я весьма интенсивно общалась со сверстниками из working class, которые как раз и пошли потом в ПТУ, а иные заехали на малолетку. Я хорошо представляю себе и социальную структуру, и подвально-чердачный досуг тех подростковых «компаний». Далее и группа «Кино», и «компании» из моей жизни исчезли, уступив место книжной историко-философской вселенной и современной политике. Однако связь между этими явлениями в моей жизни только одна – банальный период жизненного цикла, прошедший вместе с прыщами из дневников Адриана Моула. Подростки из рабочего класса никогда по собственной инициативе не слушали Цоя до его гибели (им было скучно, я многократно проверяла), интерес пробудился сразу после, но быстро затух. Равно как не было интереса и к любым другим представителям советского рока (и западного тоже). В их вкусах безраздельно доминировала попса: «Ласковый май», «Мираж», «Кар-Мэн», «Технология» (потому что как Depeche Mode, но по-русски) и куча всего такого же. Единственный рок-коллектив, который в этой среде удостоился распространения через переписывание кассет, - «Сектор Газа». И это, заметьте, не условная точка где-то между Рубцовском и Князе-Волконским, а уютный подмосковный наукоград, где и рабочий класс отличался благополучием и интеллигентностью. В 1990-е Цой прочно вошёл в народный пантеон «мёртвых поэтов», но народ его на условных встречах одноклассников не поёт и практически не знает. Творчество другого члена этого пантеона, Высоцкого, народ знает чуть лучше, но это, думаю, скорее привнесённое уже в нулевые из телевизора, а не органическая традиция. Ещё лучше, чем Высоцкого, эти люди знают Есенина, и вот это уже нить, которая не прерывалась, наверное, всю сотню лет. А на вершине этого пантеона, как вы уже догадались, дорогие друзья, находится певец «Владимирского централа», который и сейчас может поспорить по популярности с Киркоровым и Лепсом (см. опросы Левады). Так что «Перемен» будет стучать скорее в сердцах юношества из городской разночинской интеллигенции, которая передала свой культурный багаж следующему поколению. Кстати, они и так не доверяются пропаганде. А «окраины» Зю-Цоя употребят равнодушно, не отделяя от других продуктов, и послушают лучше своё, любимое.
Олег Гуцуляк: "«Знакомы ли ваши американские студенты с прозой Пушкина? Помогали ли вы им понять особый реализм, историзм «Капитанской дочки»? Почувствовали ли они простую прелесть «Повестей Белкина»? И понимают ли они хоть немного, что Пушкин — это наше всё?» Дмитрий Быков: Знаете, в Америке это яснее, потому что Пушкин там, как ни странно, более влиятелен. Конечно, нарративные структуры, типа романа в стихах, там усвоены с лёгкой руки Пушкина, а не Байрона, потому что (назовём вещи своими именами) «Дон Гуан» — конечно, замечательное произведение, но неудачное, это такая гениальная неудача, распадающаяся вещь, очень скучная, её просто скучно читать; это вам не «Паломничество Чайльд-Гарольда», оно ужасно многословно. Болтовня Пушкина умна, остра, провокативна, он сам называет свои лирические отступления «болтовнёй». Болтовня Байрона тяжеловесна, и даже в изумительном переводе Татьяны Гнедич она сегодня мало кого заинтересует. А уж в оригинале Байрона сегодня вообще мало кто читает, скажу вам честно. Пушкин очень повлиял. Настолько повлиял, что один индусский автор [Викрам Сет], довольно популярный в Англии (сейчас я вам прогуглю и скажу его точное имя), прочитав «Евгения Онегина», онегинской строфой написал свой роман в стихах «Золотые ворота» («The Golden Gate») о Калифорнии, вообще о калифорнийской золотой молодёжи — замечательная, тонкая пародия на «Евгения Онегина», перенесённого в современность и, кстати говоря, с замечательной культурой рифмы. Этот роман у меня есть, я купил его в нашем родном магазине «Лабиринт» в Принстоне, где продаются всякие экзотические новинки. Пушкин очень повлиял на английские, американские повествовательные структуры. Я уже не говорю о том, что Пушкин многое сделал для синтеза поэзии и прозы. Скажем, «Песни западных славян» — это же не просто перевод из «Гузла» Мериме, а это поэтический перевод, очень сильно расширивший границы поэтического языка. Так что Пушкин, во всяком случае культурой американской, которая особенно любит верлибр и повествовательную поэзию, конечно, он воспринят и ею понят. Лермонтов — в меньшей степени. А Байрона воспринимают сегодня именно через Пушкина и во многом благодаря ему. Ну, отчасти, конечно, потому что Набоков совершил этот свой творческий подвиг: на пике своей славы он перевёл «Евгения Онегина» и написал к нему три томика комментариев. Можно спорить об этих комментариях. Правильно сказала Берберова: «Пушкин превознесён и поколеблен», — потому что в версии Набокова Пушкин весь состоит из европейских заимствований и заимствует даже то, чего, скорее всего, не знал. Но это нормально, у Набокова свой взгляд через свою призму. Очень многие парадоксальные догадки Набокова верны — в частности, его конъюнктура к десятой главе «Кинжал Л, тень Б», которую он прочёл как «Кинжал Лувеля, тень Бертона». Конечно, очень интересен комментарий к финалу: он полагает, что Татьяна в каждом слове своей последней отповеди Онегину говорит «да» вместо «нет». Это такой немножко мачистский взгляд. «Ещё немного — и она зардеется и упадёт в его объятья». Просто Набокову очень хочется, чтобы так было. Некоторые набоковские догадки совершенно неосновательны. Например, «Кругла, красна лицом она», интерпретация как «красива» («красна» в данном случае) — это, конечно, архаизм или, прямо скажем, некоторое несоответствие. Но при всём при том Набоков сделал для Пушкина, как он сам писал, не меньше, а то и больше, чем Пушкин для Набокова. Когда он был без преувеличения самым известным американским профессором и одним из самых известных американских прозаиков, он выпустил эти три тома и сделал Пушкина достоянием американской культуры. После этого было ещё несколько рифмованных переводов, но точность и основательность набоковского прозаического перевода остаётся до сих пор основой для сверки, остаётся эталоном адекватности. Уилсон правильно ему возражал, что убит дух пушкинской поэтики в его переводах, но тем не менее точность для Набокова важнее. Благодаря вот этому четырёхтомнику (том перевода и три тома комментариев) Пушкин в 60-е годы благодаря Набокову сделался культовым автором, поэтому не будем этого забывать."
Олег Гуцуляк: Андрей Шуман Российский фильм "Ника" 2022 г. довольно не плох. И гипотеза фильма правильная -- сознательная эксплуатация ребёнка и редактирование или даже написание стихов за Нику Турбину её мамой. Стихи откровенно слабые и явно написаны в целом или отредактированы сущностно взрослой женщиной. Но здесь интересно другое. Есть поэты слабых стихов, но талантливые декламаторы. И Ника, бесспорно, попала в модную струю своей декламацией стихов, созданных её мамой. Истеричность, надрыв. Этот талант девочки в декламации умело использовал Евтушенко для своего самопиара и обогащения. Я в принципе не люблю всякую декламацию стихов. Вот просто всякую. В литературном отношении это слабые стихи, которые прячут за красивыми модуляциями голоса с пафосом и надрывом. А настоящие стихи те, которые вообще не нуждаются в декламации. Пушкин, Лермонтов, Пастернак. Вот у Бродского это уже на грани, их все же нужно декламировать. В поздний СССР хороших поэтов уже не было, были хорошие декламаторы. Это и стало называться стихами.
Олег Гуцуляк: Ярослав Золотарев · Слушаю лекции по американской литературе, теперь уже в исполнении русского "Арзамаса". Все-таки жизнь в заведомо агрессивном и лживом обществе типа российского имеет свои плюсы. Американцы имеют какой-то выбор, за который отвечают, в результате в литературе часто мучаются чувством вины. Кроме того, много рассуждают о том, что жизнь в целом человеку не подчиняется, поэтому непонятно, зачем жить. Все гораздо проще в Российской Федерации: во всем плохом, что было в жизни, точно виновато правительство, а не я. Ну вы посмотрите на это правительство, и сразу будет видно, кто у нас виноват:) Поэтому кстати и религия в РФ не работает и не будет, она основана на чувстве вины, которое у ограбленного и униженного раба очень трудно вызвать, а вот ненависть к рабовладельцу вызвать очень легко:) Поэтому, кстати, российская пропаганда работает в основном на ненависть, остальное неэффективно потому что. К тому же и проблема со смыслом жизни явно надумана, в России всегда понятно, зачем жить: чтобы сегодня не убили. Когда жизнь постоянно в реальной опасности, вопросы о смысле не только отпадают, но и кажутся явно детскими. Вообще с моей российской точки зрения западная литература явно инфантильная, а западные люди как раз как дети - чересчур наивные и к тому же мучаются надуманными детскими проблемами. А литература понятно что должна описывать - красивую смерть героя от преступной власти (самую типовую в нашей жизни ситуацию). Она у нас примерно это всегда и описывает, просто "преступную власть" часто маскирует под "фашистов" и прочих иностранцев. Но мы же знаем, о чем речь.
Олег Гуцуляк: Павел Шехтман О Бродском и его пресловутом стихотворении. Стихотворение разумеется крайне неприглядно, как и все комплексы которые за ним стоят, но здесь я пишу чисто академически, для объяснения феномена, а потому безоценочно. Бродский - имперец, но ни разу не ордынец, наоборот антиордынец. Он имперец петербургский, европейский, собственно он адепт не империи сапог и штыков, которые он презирает, а империи Великой Русской Европейской Культуры. В стихотворении он говорит, что и русские изменили этой Империи в 1917 году и потому не вправе упрекать украинцев (но тем не менее упрекает). Русским долгое время казалось, что если отменить большевиков, то вернется мир до 1917 года, и вновь восстановится Россия Которую Мы Потеряли с Гумилевым, Бердяевым, молодой Ахматовой, балами, красавицами, лакеями, юнкерами - только без Охранного Отделения. Оказалось, что мир наступил совершенно другой. И то, что казалось совершенно естественным - империя Великой Русской Культуры от Бреста до Владивостока и от Петербурга до Одессы и Севастополя - в этом мире уже совсем не естественно. Это был конечно шок. Примерно такой же шок был у немцев, когда они обнаружили, что жители Богемии почему-то желают числиться славянами, а не соотечественниками Гете и Шиллера, и всюду суются со своим деревенским наречием. Для Бродского украинский "культурный сепаратизм" был изменой не просто России - изменой ценностям Высокой Культуры ради радостей местечка и хутора. В этом смысле космополит Бродский был по-своему последователен. Теперь этот тип имперства просто невозможен. Он и в 92-то году был химерой из времен Милюкова, а теперь уже и эта химера убита насмерть Путиным. Путин доказал, что Империя может быть ордынской, варварской, антизападной и ксенофобной - или никакой.
Олег Гуцуляк: Павел Шехтман Если читать Бокаччо, Шодерло де Лакло, Диккенса, Бальзака, Золя, Гюго, Мопассана И ДОСТОЕВСКОГО - тогда Достоевский будет очень полезным, очень оригинальным и гениально-глубоким автором. Если же свести свой литературный кругозор к одному Достоевскому - то просто ебанешься. Так и со всей русской литературой. Она глубока, но односторонняя. Она не говорит о многих нормальных вещах - это цена за глубину проникновения в специфические области человеческой жизни. Во времена, когда образованный человек имела базу классики мировой культуры - это нисколько не мешало. Мешать это начало с появлением советского школьного канона "Великой Русской Культуры", сформированного в последние сталинские годы, годы "борьбы с космополитизмом". Именно тогда классическое культурное наследие впервые было использовано для обоснования идеологии русского шовинизма и изоляционизма (дореволюционное черносотенство относилось к нему безразлично и враждебно, как ко всякому интеллектуализму).
Олег Гуцуляк: Vladimir Emelianov Вибране · 4 год · Самое интересное для меня стихотворение Евтушенко. До него эту мысль, кажется, никто у нас не высказывал. Людей неинтересных в мире нет. Их судьбы — как истории планет. У каждой все особое, свое, и нет планет, похожих на нее. А если кто-то незаметно жил и с этой незаметностью дружил, он интересен был среди людей самой неинтересностью своей. У каждого — свой тайный личный мир. Есть в мире этом самый лучший миг. Есть в мире этом самый страшный час, но это все неведомо для нас. И если умирает человек, с ним умирает первый его снег, и первый поцелуй, и первый бой… Все это забирает он с собой. Да, остаются книги и мосты, машины и художников холсты, да, многому остаться суждено, но что-то ведь уходит все равно! Таков закон безжалостной игры. Не люди умирают, а миры. Людей мы помним, грешных и земных. А что мы знали, в сущности, о них? Что знаем мы про братьев, про друзей, что знаем о единственной своей? И про отца родного своего мы, зная все, не знаем ничего. Уходят люди… Их не возвратить. Их тайные миры не возродить. И каждый раз мне хочется опять от этой невозвратности кричать. 1961 г.
Олег Гуцуляк: Vladimir Emelianov Продолжая юбилейную тему. Евтушенко относился к числу поэтов полезных, но не насущных. Обойма советских полезных первачей начиналась именно с него: Евтушенко, Вознесенский, Рождественский и Ахмадулина царили в позднесоветском обществе. Еще примкнувший к ним Дементьев. Еще Асадов, без которого вообще жить не могли. Остальные сильно потом. А я в начале 80-х любил Высоцкого. А из ранних - Слуцкого, Тарковского, Глазкова. Кто это? Это же камерные поэты, далекие от гущи жизни, говорили мне. Потом, в 85-м, я полюбил Кушнера и Рубцова. Кошмар, кошмар, снова говорили мне. Надо любить вот кого. И давали мне Пригова, Рубинштейна, Вс Некрасова, Искренко, Жданова, Драгомощенко - полезных поэтов новой эпохи, не зная, что я не различаю советских и антисоветских поэтов и предпочитаю им несоветских. Наконец, когда мне дали Елену Шварц, я понял, что в той тусовке тоже есть насущные. Кривулин для меня всегда был экскурсией по возможностям поэзии. Это третье: неполезный, ненасущный, но необходимый для развития. Бродского я узнал в 88-м через Кривулина, вкушая медленно и долго. Тогда же читал Айги. А кто еще? Башлачев, Кормильцев - это уже в начале 90-х. Потом Кибиров, но восторга не вызвал. Все-таки, я думаю, что после поколения ифлийцев нашими первыми поэтами были барды. Гитара дала им бесцензурность и незамазанность в союзе совписов. То есть, Высоцкий, Окуджава, Галич, Визбор, Матвеева, Шпаликов, Рубцов это и есть лучшая русская поэзия с 60-х годов и до конца века. Плюс Бродский. Плюс Шварц. Плюс Кушнер.
полная версия страницы